Преступление в Орсивале

Он дал себе слово при первой возможности объясниться с госпожой Соврези. Но она его опередила.

Дело было к вечеру, у больного сидел папаша Планта, граф и Берта могли быть уверены, что их не подслушают и не потревожат.

- Эктор, я нуждаюсь в совете, и подать его можете мне только вы, - начала Берта. - Как узнать, не изменил ли Клеман за последние дни распоряжений на мой счет?

- Распоряжений?

- Ну да. Я вам говорила, что у меня есть копия завещания, по которому Соврези оставляет мне все свое состояние. Я боюсь, не изменил ли он его.

- С какой стати?

- У меня есть причины для опасений. Разве бесконечные приезды всех этих законников в «Тенистый дол» не свидетельствуют о том, что он замышляет какую-то коварную интригу? Знаете ли вы, что этот человек может пустить меня по миру одним росчерком пера? Что он может лишить меня своих миллионов и оставить лишь пятьдесят тысяч франков приданого?

- Но он этого не сделает, - возразил граф, бездумно пытаясь ее успокоить, - он вас любит…

- Кто за это поручится? - резко перебила она. - Я говорила вам о трех миллионах - так вот, мне нужны именно три миллиона, и не для себя, а для вас, Эктор; я этого хочу и добьюсь. Но как узнать, как узнать?…

Треморель был вне себя от ярости. Вот куда завели его недомолвки и мнимая жадность к деньгам, в которой он пытался ее убедить. Теперь она полагает себя вправе распоряжаться им, не спрашивая его желания, то есть, в сущности, покупает его. А он не может, не смеет воспротивиться!

- Нужно набраться терпения, - посоветовал он, - выждать…

- Выждать? - с нескрываемой злобой переспросила она. - Пока он умрет?

- Не говорите так, - попросил он.

- Почему же?

Берта приблизилась к нему и произнесла глухим, свистящим голосом:

- Он и недели не протянет. Взгляните-ка…

Она достала из кармана и показала ему флакончик синего стекла с притертой пробкой.

- Вот почему я уверена, что не ошибаюсь.

Эктор побледнел, как мертвец, у него вырвался крик ужаса. Теперь ему все было понятно, теперь получила свое объяснение необъяснимая уступчивость Берты, ее готовность не упоминать больше о Лоранс, ее странные обмолвки, ее уверенность.

- Яд, - пролепетал он, потрясенный ее коварством. - Яд!

- Да, яд.

- Но вы им не воспользовались?

Она устремила на него свой невыносимо пронзительный взгляд, лишавший его воли, взгляд, всегда имевший над ним неодолимую власть, и спокойным голосом отчеканила:

- Я им воспользовалась.

Разумеется, граф де Треморель был человек опасный, лишенный предрассудков, незнакомый с угрызениями совести, способный на любую низость там, где речь шла об удовлетворении его страстей, - словом, готовый на все; но это гнусное злодеяние разбередило в его душе остатки чести.

- Ну нет! - возмущенно вскричал он. - Больше вы им не воспользуетесь!

Дрожащий, растерянный. Треморель бросился к дверям, но Берта его остановила.

- Прежде чем что-либо предпринять, - ледяным тоном произнесла она, - подумайте хорошенько. Вы мой любовник, я могу это доказать. Кто вам поверит, что вы были моим любовником и не были моим сообщником?

Эктор почувствовал, что эта леденящая кровь угроза устах Берты звучит более чем серьезно.

- Что ж, - иронически продолжала она, - идите рассказывайте, разоблачайте меня. Но что бы ни случилось - в счастье ли, в бесчестье, нас с вами не разделить, судьба у нас одна.

Эктор тяжело упал в кресло. Его словно дубиной оглушили. Он судорожно сжимал виски: ему казалось, что голова его вот-вот расколется на куски. Он ясно видел, что очутился в заколдованном кругу, из которого нет выхода.

- Я погиб, - пролепетал он, сам не понимая, что говорит. - Я погиб!

Он был поистине жалок: лицо его страшно исказилось, на лбу выступил пот, глаза блуждали, как у безумца. Берта резко встряхнула его за плечо. Постыдная трусость любовника возмутила ее.

- Вы боитесь, - процедила она, - вы дрожите! «Погиб!» Вы бы так не говорили, если бы любили меня так же, как я вас. Значит, быть моим мужем, любить меня открыто, не тая нашей любви от всего света, - это для вас погибель? «Погиб!» Неужели вы не представляете себе, что я перенесла? Не понимаете, что я устала страдать, устала бороться, устала притворяться?

- Такое злодеяние…

Она разразилась смехом, от которого у него прошел мороз по коже.

- Об этом, - сказала она, меряя его уничтожающим взглядом, - надо было думать, когда вы отняли меня у Соврези, похитили жену у друга, который спас вам жизнь. Разве тогда вы не совершили такого же страшного, такого же чудовищного злодеяния? Вы не хуже меня знали, какую любовь питает ко мне мой муж, для вас не секрет, что, если бы ему пришлось выбирать - умереть или потерять меня, уступить другому, он бы не колебался в выборе.

- Но он ничего не знает, - пробормотал Эктор, - ни о чем не догадывается…

- Вы ошибаетесь. Соврези знает все.

- Быть не может!