Преступление в Орсивале

- Подлинный преступник, - продолжал сыщик, - граф Эктор, в последний момент поддался страху, и его смятение свело на нет все предосторожности, которые он придумал, чтобы сбить нас с толку. Но не станем забывать, он человек умный и достаточно хитрый, чтобы изобрести самые гнусные уловки, и вполне свободный от угрызений совести, чтобы исполнить их. Он знает, что правосудию на каждое преступление нужен хотя бы один обвиняемый; не секрет для него и то, что, пока полиция не поймает виновного, она не успокоится, будет вынюхивать и высматривать. Вот он и подбросил нам Гепена, точно так же как охотник, преследуемый по пятам медведем, бросает зверю перчатку. Может быть, он рассчитывал, что ошибка не будет стоить невинному головы, а верней всего, просто надеялся выиграть время. Пока медведь обнюхивает перчатку, переворачивает ее так и сяк, хитрый охотник улепетывает со всех ног и добирается до безопасного места. Это же собирался проделать и Треморель.

Из всех слушателей с наибольшим восторгом сейчас внимал Лекоку конечно же Гулар, корбейльский полицейский, хотя еще совсем недавно он в душе желал ему провалиться на месте. Он буквально упивался словами знаменитого сыщика. Ни разу ему не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь из его коллег говорил с таким пылом и убедительностью; да что там, он и представить себе не мог, что возможно подобное красноречие, и сейчас воспрял духом и исполнился гордостью, словно и на него падал отсвет восхищения, читавшегося на всех лицах. При мысли, что он - солдат армии, которой командуют такие генералы, Гулар вырастал в собственных глазах. Теперь уже у него не было своего мнения, он заранее соглашался со всем, что говорит и скажет Лекок.

К сожалению, пленить, покорить и переубедить судебного следователя оказалось куда труднее.

- Но вы же сами видели, -упорствовал он, - как ведет себя Гепен.

- Ах, сударь, какое значение имеет и что доказывает его поведение? Да и знаем ли мы с вами, как поведем себя, если завтра нас арестуют по обвинению в чудовищном преступлении?

Г-н Домини даже не пытался скрыть возмущения: подобное предположение показалось ему в высшей степени неуместным.

- Мы ведь с вами знаем, как действует машина правосудия. Когда я арестовывал Ланскота, лакея с улицы Мариньяно, первыми его словами было: «Вот я и попался». А когда мы с папашей Табаре взяли прямо в постели виконта де Коммарена, обвинявшегося в убийстве вдовы Леруж, он воскликнул: «Я погиб!» Однако оба они были невиновны. Но и тот и другой - и благородный виконт и ничтожный лакей, - охваченные одинаковым страхом перед возможной судебной ошибкой, оценив, какие обвинения выдвинуты против них, мгновенно впали в отчаяние.

- Но их отчаяние длилось не больше двух дней, - заметил г-н Домини.

Лекок не ответил ему; он продолжал говорить, все более воодушевляясь, по мере того как на память ему приходили новые убедительные примеры.

- И вы, сударь, как следователь, и я, скромный сыскной агент, видели достаточно обвиняемых, чтобы знать, сколь обманчива внешность, как мало можно на нее полагаться. Было бы безумием в суждении об арестованном основываться на его поведении. Тот, кто первый заговорил про «вопиющую невиновность», был глупец, равно как и тот, кто желает видеть преступника, «пригвожденного к месту страхом». К сожалению, ни у преступления, ни у добродетели нет ни особого голоса, ни особого поведения. Девица Симон, обвиненная в убийстве отца, упорно отказывалась отвечать двадцать два дня, а на двадцать третий нашли настоящего убийцу. Что же касается дела Сильвена…

Судебный следователь прервал Лекока, дважды легонько постучав по столу.

Как человек г-н Домини твердо держался своих воззрений; как судебный чиновник он был столь же упрям, но готов поступиться самолюбием, если к тому призывал его голос долга. Аргументы Лекока ничуть не поколебали гранит его убежденности, но он чувствовал, что вынужден немедля проверить все и либо разгромить сыщика, либо признать себя побежденным.

- Сударь, да вы никак выступаете адвокатом? - обратился он к Лекоку. - Но в кабинете судебного следователя нет надобности в защитительных речах. Здесь нет ни адвоката, ни судьи. И вами, и мной движут одни и те же благородные и возвышенные побуждения. Каждый из нас в сфере, предписанной его должностью, ищет истину. Вы полагаете, что она открылась вам во всей своей ослепительности, для меня же пока все темно, но ведь и вы, и я оба можем одинаково заблуждаться. - И с поистине самоотверженной, хотя несколько натянутой благосклонностью, правда сдобренной долей тонкой иронии, он спросил: - Что я, по-вашему, должен сделать?

За героическое усилие над собой следователь был вознагражден одобрительными взглядами папаши Планта и доктора Жандрона.

Однако Лекок не спешил с ответом. Он мог бы выложить много весомых доводов, но чувствовал: это не то, что нужно сейчас. Он должен немедленно представить факты, выявить в самой ситуации одно из таких доказательств, которое можно, фигурально выражаясь, пощупать руками. Как этого достичь? Лекок мучительно ломал голову.