Преступление победителя

Ночью отец проснулся. Его приоткрытые глаза блеснули в тусклом свете едва теплившейся лампы. Потом он увидел Кестрель. Генерал не улыбнулся, но его губы шевельнулись, а пальцы сжали руку дочери.

— Отец. — Кестрель хотела сказать гораздо больше, но он на секунду прикрыл глаза, словно говоря: «Не нужно». Видимо, у генерала не хватало сил даже покачать головой.

— Иногда я забываю, что ты не воин, — мягко произнес он, намекая на то, как дочь встретила его во дворе.

— Ты считаешь, что я не умею правильно себя вести, — сказала Кестрель напрямик.

— Может, это я неправильно себя веду, — возразил генерал.

Они помолчали, и Кестрель уже решила, что отец ничего больше не добавит, когда он вдруг произнес:

— Как же ты выросла. Помню день, когда ты родилась. Я легко держал тебя одной рукой. Ты была самым прекрасным на свете существом. Самым драгоценным.

«А теперь нет?» — хотелось спросить Кестрель, но вместо этого она шепнула:

— Расскажи, какой я была.

— Даже тогда я чувствовал в тебе воинский дух.

— Я была младенцем.

— Не важно. Ты так яростно кричала, так сжимала мой палец.

— Младенцы всегда вопят и хватаются за все подряд.

Генерал Траян выпустил руку дочери и погладил ее по щеке:

— Ты была особенной.

Вскоре отец снова заснул. На рассвете явился врач, чтобы промыть рану. Боль разбудила генерала.

— Выпьете еще? — Врач кивнул в сторону чаши, в которой еще недавно было лекарство. Генерал бросил на него суровый взгляд.

Когда доктор ушел, отец потер глаза. Его мучила боль.

— Долго я проспал?

— Часа четыре после того, как тебе промыли рану. Потом ты проснулся, потом проспал еще три.

Генерал нахмурился:

— Я просыпался ночью?

— Да, — кивнула Кестрель, несколько сбитая с толку. В душу начали закрадываться опасения.

— Я… говорил что-нибудь неподобающее?

Кестрель поняла, что отец ничего не помнит. Теперь она не знала, искренними ли были слова генерала. Даже если так, хотел ли он сказать их ей? В конце концов, он находился под действием лекарства. Но странное ощущение тут же ускользнуло, утекло, будто кровь из пореза, который нельзя зашить.

— Нет, — сказала она. — Не говорил.

27

Арин очнулся, когда его подняли и неаккуратно уложили на что-то жесткое, — при этом он стукнулся головой. Мир был похож на беспорядочно рассыпанный калейдоскоп: небо, камни, вода. Потом зрение вернулось, и Арин понял, что лежит на каменном причале. Человек с изуродованным лицом вышел из узкой лодки, которую привязал к причалу. Он что-то пробормотал себе под нос.

— Что ты сказал? — прохрипел Арин дакрану.

Тот сел на корточки и отвесил Арину несколько легких пощечин, приводя своего пленника в чувство.

— Мне нужна тачка.

Куда бы они ни направлялись, Арин предпочитал идти сам.

— Меня неправильно поняли.

— Чужестранцам запрещено проникать в нашу страну. Ты нарушил закон и должен заплатить за это.

— Просто позвольте мне объяснить…

— Ох уж эти объяснения! У всех свои причины. Мне плевать, чем руководствовался ты.

Дакран уставился на Арина. Веки и глазные яблоки у переводчика были целы, увечья коснулись лишь носа и ушей, но долго смотреть ему в глаза почему-то было очень трудно. Арин вспомнил день в Гэрране, когда он впервые увидел этого человека. Вспомнил, как беглеца тащили по дороге, на строительстве которой работал Арин. Блеснул валорианский кинжал. Арин закричал, осыпая надсмотрщиков проклятиями, и его тут же скрутили. Вот лицо восточного раба еще целое, а в следующую секунду — уже нет.

— Ты все-таки сбежал, — сказал Арин. — Смог освободиться.

Дакран выпрямился и посмотрел на него сверху вниз:

— Думаешь, ты как-то помог мне в тот день?

— Нет.

— Вот и хорошо. Потому что мне кажется, что тебе нравились оковы, маленький глупый гэррани. Иначе ты боролся бы до конца и сейчас выглядел бы не лучше меня.

Переводчик наклонился и схватил веревку, стянувшую грудь Арина. Тот понял, что его сейчас поволокут.

— Я пойду сам.

— Ладно.

Арин не ожидал, что дакран так легко согласится. Но потом тот вытащил кинжал Кестрель из сумки, висевшей на плече, разрезал веревки у Арина на лодыжках и уставился на него с усмешкой. И тогда Арин понял, что не чувствует ступни. Встать будет непросто. Идти самому — не самая лучшая идея.

Запястья Арина были перемотаны спереди, а руки привязаны к торсу. Он счел это знаком уважения. В конце концов, Арин ведь сумел взять в заложники стражника в тюрьме.

Дакран по-прежнему смотрел на своего пленника с ухмылкой. Арин кое-как согнул колени, встал на ноги и едва не упал. Ступни покалывало, будто в них вонзились тысячи игл. Арин пошатнулся, снова заметил кинжал Кестрель в руках переводчика и вдруг разозлился на дочь генерала, как будто это она усыпила его с помощью ядовитого кольца, связала, а потом заставила идти непонятно куда на затекших, непослушных ногах.

Арин изо всех сил сжал зубы и шагнул вперед. Дакран произнес что-то на своем языке.

— Что? — переспросил Арин и, покачиваясь, сделал еще один шаг. Он согнул руки в локтях, поднимая связанные запястья повыше — так легче было держать равновесие. Арин попытался пошевелить пальцами. — Что ты сказал?

— Ничего.

— Переведи для меня.