Преступление победителя

Она потуже затянула шарф на голове и вышла на задний двор возле кухни. Бодро прошагала мимо стражников, которые даже не повернули в ее сторону головы. Валорианки, не служившие в армии, не должны были выходить без сопровождения, но до горничной никому не было дела. Она не стоила внимания.

Кестрель отправилась в город.

— Наконец-то, — вздохнул Тенсен. — Сегодня вечером никуда не нужно идти. — Он окинул Арина оценивающим взглядом. Тот лежал на диване возле камина в гостиной. — Ты уже неплохо выглядишь. Скоро можно будет выйти в свет.

— Сомневаюсь.

— Ну, жара у тебя уже нет, верно? И воспаление прошло. Отека почти не видно. Еще один вечер отдохни, и пора возвращаться в строй. Не получится прятаться от двора все время. А по тому, как примут твое появление, можно будет многое понять.

— Я тебе и так скажу, как меня примут: в ужасе вскрикнут и посмотрят с отвращением.

— Твое появление всех взволнует. Придворные начнут распространять сплетни и домыслы… среди которых может затесаться и крупица правды.

— Не понимаю, зачем тебе я. Разве твой шпион не передает все нужные сведения? Что, Тенсен, молчит твой Мотылек?

Министр не ответил. Арин встал и подошел к камину. Лихорадка ослабила его, и он двигался ужасно неуклюже. Арин всмотрелся в языки пламени. Их яркая сердцевина была красной, как рубин на рукояти кинжала, спрятанного в ножнах в сапоге.

— Ничего не узнал о том, кто организовал засаду?

Тенсен пожал плечами:

— Император явно недоволен. Думаю, причина очевидна: ты выжил, а тот, кого подослали убить тебя, мертв.

— Нет никаких доказательств того, что убийцу подослал император.

— Нашивка дворцового стражника тебя не убедила?

— Если заказчиком был сам правитель, то почему он ничего не предпринимает?

— Мне кажется, — ответил Тенсен, — он не хочет признавать поражение. — Министр прищурился. — А почему, собственно, ты думаешь, что это не он? У тебя есть другие враги?

— Нет. Должно быть, он.

— То есть ты споришь со мной просто из упрямства?

— Пора бы привыкнуть.

Тенсен встал:

— Я схожу в художественную галерею.

— Что-то ты туда зачастил…

— Я однажды играл знатока искусства. Прошло уже пятнадцать лет, но от привычки не так-то легко избавиться.

— Значит, тебе нравится разглядывать коллекцию императорских безделушек.

Тенсен остановился у двери и оглянулся:

— Ты, возможно, не поверишь, но многие только больше зауважают тебя, увидев шрам. Император еще пожалеет о том, что сделал. Завтра готовься к выходу в свет, Арин. Хватит прятаться. Ты уже поправился, больше никаких отговорок.

Арин еще долго стоял в гостиной, размышляя о словах министра. Он думал о своих лихорадочных видениях, которые не мог вспомнить. Ему казалось, он упускает нечто очень важное.

Арин все время помнил о ножнах в сапоге. В ножнах лежал кинжал Кестрель, а на кинжале засохла его кровь. В столице имелась таверна, в которой можно встретить букмекеров. У одного из них была книга, куда записывались все ставки.

Арин достал зимнюю одежду, проверил карманы и отправился в город.

17

Холод привел ее в восторг. Он щипал за щеки и гнал по улицам быстрым шагом, и Кестрель хотелось смеяться. Дворец остался на высоком холме за спиной, а Кестрель шла по богатому кварталу, застроенному роскошными домами и освещенному масляными фонарями. По мощеным улицам, покрытым льдом, медленно ползли кареты. Но Кестрель поспешила покинуть этот квартал. Она торопилась попасть в грязные, узкие улочки Теснины, где пахло морем и рыбой.

«Мне просто хотелось свободы», — сказал ей давным-давно Арин. Кестрель вдохнула свежий морозный воздух и почувствовала себя живой и свободной. Она представила, как было бы здорово остаться здесь и никогда не возвращаться во дворец.

Кестрель обхватила себя руками и вошла в полутемный бедный квартал. Фонарей было мало, потом они и вовсе исчезли. Кестрель было все равно, по какой дороге идти, лишь бы она вела вниз, к морю. Постепенно прямые улицы сменились путаными переулками Теснины. Бездомная кошка метнулась под ноги и тут же скрылась в тени. Здесь стоял звенящий холод. Его гулкий голос разносился между стенами жалких домишек и тонул в шуме, вырывавшемся из открытой двери таверны. На вывеске заведения была нарисована сломанная рука. Мужчина, с виду валорианский дворянин, вывалился оттуда на улицу, и его тут же вырвало. Он поднял голову, утер рукой рот и пустым взглядом уставился на Кестрель. Потом пьяница прищурился, и в его глазах начало появляться осмысленное выражение.

— Мы знакомы? — спросил он.

Кестрель прибавила шагу.

— Ну и вид у тебя, — усмехнулась женщина-букмекер. Она с интересом разглядывала Арина, засунув руки в карманы брюк и закинув ноги в сапогах на стол.

Обычно в это время в «Сломанной руке» не было ажиотажа, но в порт недавно вошел новый корабль, а его матросы уже успели напиться. В углу группка валорианских солдат спорила за игрой в «Зуб и жало».

Но букмекер излучала спокойствие. Она сидела, балансируя на двух ножках стула, и наблюдала за происходящим, покуривая и поджидая желающих сделать ставку. Время от времени к ней кто-то подходил.

— На что ставим? — спросила она у Арина.