Цыгане переглянулись: как ни были неясны слова молодой женщины, но они хорошо поняли их значение. Она съела с усилием только кусочек хлеба, между тем как мужчины делали честь похлебке, а Джон уплетал все, что попадалось под руку.
– Ну, товарищ, – сказал ему самый старый цыган, закуривая трубку, – какие у нас планы на завтрашнее утро?
– Продолжать свой путь, – ответил Джон Андреус.
– Пешком?
– Ну да, пешком.
– Так нельзя ли вам идти вместе с нами? Вы можете, конечно, быть полезным тем или другим способом… Я не думаю, чтобы вы придерживались определенных занятий и трудов.
– Нет, боже ты мой, нет! – проговорил Андреус с печальной гримасой.
– Так почему бы вам и не остаться с нами?
– Потому, собственно, что для меня существует только одна дорога, по которой вы, вероятно, не можете идти.
– Отчего же и нет! – сказал цыган, подумав. – Мы идем всегда тихо, а если и спешим отправиться отсюда, то единственно для того, чтобы исполнить желание этой несчастной девушки, которая стремится дойти скорее куда-то, по ту сторону Лондона.
– И я тоже иду по ту сторону Лондона, – заметил Джон Андреус.
– Мы все отправляемся теперь в Суссекс, на Чильтонские скачки; мы были там во время прошлого листопада, но с нами случилось там несчастье, омрачившее мозг этой бедной девушки.
– В какой части Суссекса? – перебил Джон Андреус с нетерпеливым жестом. – Бог с нею, с этой девушкой!.. В какой части Суссекса происходило это?
– Чильтонская долина находится на небольшом расстоянии от Чичестера.
Стало уже темно, так что разговаривавшие видели друг друга только при свете спичек, которыми они закуривали трубки. Джон Андреус сохранял глубокое молчание, а затем сказал тихо:
– Решено: я остаюсь с вами, товарищи!
После этого все обменялись с ним крепким рукопожатием, цыгане – дружелюбно и совершенно искренне, Джон Андреус – недоверчиво, со свойственной ему робостью, как будто завладевший его душой демон запрещал ему всякое сближение с людьми.
После его внезапно озарила какая-то мысль, и он сказал:
– Зачем идет ваша молодая спутница в Чильтонскую долину?
– Чтобы посетить могилу своей родной сестры, похороненной там, – ответил Абрагам.
Молодая девушка услышала последние слова, хотя и не прислушивалась к общему разговору.
– Это была красивая и прелестная девушка, – прошептала она, – ей не было и восемнадцати лет… И она была доброе, кроткое существо. Сюзанна!.. Моя бедная, дорогая сестра!
Последние слова окончились глухим, болезненным рыданием.
– Почему она так горюет о сестре? – спросил тихо Андреус.
– Это длинная история, – ответил Абрагам, – но я, может быть, расскажу ее когда-нибудь впоследствии. Это такая драма, которую не следует рассказывать чужим.
Молодая женщина окинула присутствующих гневным, блестящим взором и сказала запальчиво:
– Ее можно рассказывать даже целому свету!.. Эту низкую, грязную, ужасную историю! Ее можно рассказывать и под открытым небом! Но вы ведь доведете меня? – добавила она умоляющим тоном. – Вы клялись, Абрагам, что сделаете это!
– Я сдержу свое слово, доведу тебя, дитя.
– И поставите меня с ним лицом к лицу? Не так ли?
– Ну да, лицом к лицу.
– Да наградит вас небо за вашу доброту! – ответила она.
Дав снова волю горю, девушка упала с рыданием на траву.
– Она, как мне кажется, немного того? – спросил Джон Андреус, указывая на лоб.
– Да, это почти так, – отвечал Абрагам. – У нее такое горе, которое могло бы свести с ума даже самого умного человека… Бедняжка!.. Я хочу жениться на ней, и мне тяжело видеть ее в подобном состоянии.
Мужчины разделили между собой все пиво, и, когда загорелись на небе звезды, они стали болтливее и откровеннее друг с другом. Джон Андреус, казалось, забыл своего демона и тоже оживился по примеру всех других. Время от времени он прерывал беседу, чтобы повторить цыганам:
– Я остаюсь, друзья мои, да, я остаюсь с вами!
Глава XXXII
Почему цыгане сильно недолюбливали сэра Руперта Лисля
Долина, в которой устраиваются Чильтонские бега, отстоит в трех милях от города. Это сборное место всех бродяг и цыган, но обыкновенно оно посещается очень мало, разве только какой-нибудь фермер, идущий с рынка, свернет несколько в сторону, чтобы сократить свой путь, и проедет, таким образом, вблизи от косогора, на вершине которого возвышается обмазанный известкой шалаш, которому наивные местные поселяне дали название «Большая Биржа».
Скачки проходят в начале августа. Со второго числа начинают наполняться приезжими разные шалаши и палатки, которые так низки, что в них можно лежать, но никак не стоять, для чего в них навалены целые груды папоротника и других растений; лошади и ослы бродят вокруг них, общипывая жесткую и сухую траву. Первыми посетителями, занявшими палатку, были цыгане, приютившие в таборе Джона Андреуса. Они прибыли ночью, выбрали самый отдаленный шалаш и выказывали свое присутствие лишь легкой струей дыма, подымающегося над пылающим костром.