Преступление и наказание

The head clerk looked at him with a condescending smile of compassion, and at the same time with a certain triumph, as at a novice under fire for the first time--as though he would say:	Письмоводитель смотрел на него с снисходительною улыбкой сожаления, а вместе с тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только что начинают обстреливать:
"Well, how do you feel now?"	"Что, дескать, каково ты теперь себя чувствуешь?"
But what did he care now for an I O U, for a writ of recovery!	Но какое, какое было ему теперь дело до заемного письма, до взыскания!
Was that worth worrying about now, was it worth attention even!	Стоило ли это теперь хоть какой-нибудь тревоги, в свою очередь, хотя какого-нибудь даже внимания!
He stood, he read, he listened, he answered, he even asked questions himself, but all mechanically.	Он стоял, читал, слушал, отвечал, сам даже спрашивал, но все это машинально.
The triumphant sense of security, of deliverance from overwhelming danger, that was what filled his whole soul that moment without thought for the future, without analysis, without suppositions or surmises, without doubts and without questioning.	Торжество самосохранения, спасение от давившей опасности - вот что наполняло в эту минуту все его существо, без предвидения, без анализа, без будущих загадываний и отгадываний, без сомнений и без вопросов.
It was an instant of full, direct, purely instinctive joy.	Это была минута полной, непосредственной, чисто животной радости.
But at that very moment something like a thunderstorm took place in the office.	Но в эту самую минуту в конторе произошло нечто вроде грома и молнии.
The assistant superintendent, still shaken by Raskolnikov's disrespect, still fuming and obviously anxious to keep up his wounded dignity, pounced on the unfortunate smart lady, who had been gazing at him ever since he came in with an exceedingly silly smile.	Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно, желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную "пышную даму", смотревшую на него, с тех самых пор как он вошел, с преглупейшею улыбкой.
"You shameful hussy!" he shouted suddenly at the top of his voice. (The lady in mourning had left the office.) "What was going on at your house last night?	- А ты, такая-сякая и этакая, - крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла) - у тебя там что прошедшую ночь произошло? а?
Eh! A disgrace again, you're a scandal to the whole street.	Опять позор, дебош не всю улицу производишь.
Fighting and drinking again.	Опять драка и пьянство.
Do you want the house of correction?	В смирительный мечтаешь!
Why, I have warned you ten times over that I would not let you off the eleventh!	Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз, что в одиннадцатый не спущу!
And here you are again, again, you... you...!"	А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
The paper fell out of Raskolnikov's hands, and he looked wildly at the smart lady who was so unceremoniously treated.	Даже бумаг выпала из рук Раскольникова, и он дико смотрел на пышную даму, которую так бесцеремонно отделывали: но скоро, однако же, сообразил, в чем дело, и тотчас же вся эта история начала ему очень даже нравиться.
But he soon saw what it meant, and at once began to find positive amusement in the scandal.	Он слушал с удовольствием, так даже, что хотелось хохотать, хохотать, хохотать...