Преступление без срока давности

— Штатное расписание, название-то какое. — Снегирев приложился к стакану и, улыбнувшись, подмигнул Кириллу: — Может, хрен с ним, со штатным-то расписанием, господин капиталист? Гражданку одну надо трудоустроить…

— Да ну тебя, Алексеич, скажешь тоже — «капиталист». — Кольчугин непритворно удивился и пожал обтянутыми джемпером плечами. — На автосервисе больших денег не заработаешь, если, конечно, ворованными машинами не заниматься. А что за гражданка-то? Молоденькая?

— Бальзаковского возраста, вон Теме в матери годится. — Снегирев глянул на календарную диву, в одних лишь только туфельках оседлавшую мотоцикл, и вытер сладкие от сока губы. — Инженер-биохимик. Ни кола ни двора.

— Жить негде? — Кирилл почему-то обрадовался, и поперечная морщина на его лбу разошлась. — Так это, может, еще и лучше. Хочу приспособить бомбоубежище под выращивание вешенки, знаешь, грибы такие, вот пусть она и занимается. И для житья там места хватит: вода, сортир — все есть. Только это, сам понимаешь, не раньше чем через неделю в лучшем случае…

— А раньше ее из больницы и не выпишут. — Снегирев допил сок и, не замечая выражения кольчугинских глаз, легко поднялся. — Спасибо, вишневый самый вкусный.

Ему понравилось, что Кирилл на этот раз ничего не спросил о своей сестре. Потому что сказать ему пока было нечего.

На улице было так себе. Порывистый ветер шуршал опавшей листвой, небо хмурилось, а гражданки, даже те, что помоложе, коленки на всеобщее обозрение уже не выставляли. Что делать, близилось «пышное природы увяданье».

«Обосралась птичка божья». На лобовом стекле было све-же и обильно нагажено, и, восстановив его прозрачность, пока небесный привет не затвердел, Снегирев тронул «мышастую» с места. «А как там у пенсионеров со стулом?»

Вытащив «Нокию», он набрал номер Степана Порфирьевича Шагаева, биппером включил магнитофон и, послушав, как общался отставной прокурор со своим сынком-генералом, почему-то вспомнил гоголевского карбонария Бульбу, — чем я тебя породил, тем я тебя и убью.

«Отцы и дети, спор поколений». Глянув на часы, он выехал на Загородный, увернулся от выползавшего с остановки «Икаруса» и, приняв влево, энергично порулил вдоль трамвайных путей. «И чего они не поделили?» На Литовском машин было мало, все больше стояли барышни, предлагали красиво расслабиться, но пока что-то никому не хотелось. Быстро темнело, по улицам сновали желтые «УАЗы» с наглыми полупьяными омоновцами, и жрицы любви предавались пессимизму: ах, видно, и взаправду клиент окончательно измельчал.

Когда, миновав окаменевший фаллос «мечты импотента», Снегирев выехал на Старо-Невский, начал накрапывать дождь — противный, моросящий, по-настоящему осенний. На лобовом стекле «мышастой» заиграли радужные блики, мокрые куртки гаишников заблестели, как кошачьи яйца, и, забившись под карнизы, голуби воркующе законстатирова-ли: погода нелетная, лету хана.

«Буря мглою небо кроет?» Снегирев ушел с Суворовского на Вторую Советскую, развернулся и поставил «Ниву» почти напротив дома, в котором обретался на покое отставной прокурор. «Ну и как там на заслуженном отдыхе?»

Биппером активировал «подзвучку», включил радиосканер и, прибавив громкость, понимающе ухмыльнулся: «Очень удобно, не погрешишь — не покаешься. Лучший путь для мокрушников в рай — это искреннее раскаяние в старости. С чистой совестью на свободу. Вот бы нам так…»

— «Если сыновья твои согрешили перед Ним, то Он и предал их в руку беззакония их, если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю…» — Степан Порфирьевич медленно читал вслух ветхозаветные откровения Иова.

Минут через двадцать, пресытившись, видимо, пищей духовной, он встал, распахнул холодильник, и было слышно, как ударилось стекло о стекло — «ну-ка посошок на дорожку». Крякнул громко, захрустел чем-то смачно, а в это время на Второй Советской показалась «бээмвуха» и, сверкнув фарами, замерла через дорогу напротив «Нивы» — черная как смоль, приземистая, чем-то напоминающая аллигатора с купированным хвостом.

«Ага, похоже, блудный сын явился. — Снегирев сразу откинулся на пассажирское сиденье и, не поднимая головы, вытащил напоминавший трость микрофон направленного действия. — С ним ухо надо держать востро». Между тем было слышно, как Степан Порфирьевич возится с замком в прихожей, бухнула входная дверь, и в квартире стало тихо, только махали маятником настенные, видимо, старинные часы.

«Отец семейства, чай, выпить не дурак. — Нацепив головные телефоны, Снегирев сориентировал микрофон и, включив усиление, сразу же услышал во дворе старческую поступь, сопровождаемую стуком палки об асфальт. — А во хмелю, чувствуется, буен».

— Тьфу, нечисть. — Топнув на подвернувшуюся мурку, Степан Пофирьевич пошаркал дальше, а в это время дверца «бээмвухи» хлопнула и послышался приятный, поставленный отлично голос:

— Здравствуй, батя! Может, в машину пойдем, дождь все-таки?