Преступление без срока давности

Он слегка крутанул верньер, распятый выгнулся дугой, забился, и в камере раздался стон. Стон жуткой муки, сдерживаемый на грани обморока.

— Как хорошо держится молодчик! — Глянув на часы, палач убрал напряжение, покачал головой и широко улыбнулся: — Ну а если вот так?

По ушам резанул крик, судорожно дернувшись, тело на носилках обмякло, и эскулап выплюнул жвачку из толстогубой пасти.

— Готов, сэр, вырубился.

— Ну и ладно, я не собираюсь опаздывать к ужину. — Окровавленными мотыльками полетели в таз перчатки, скинув фартук, палач избавился от халата и принялся старательно намыливать руки. — Джентльмены, после электрошока не давайте своим подопечным пить, так они продержатся дольше. Кстати, док, — он потянулся к полотенцу и принялся тщательно вытирать каждый палец, — чтобы завтра пациент был в форме. Чтобы никаких там осложнений, нагноений и прочей хренотени. И давайте-ка сюда кассету, за ужином мы с Йоханнесом ее посмотрим. — Он швырнул полотенце в таз, пнул его ногой и требовательно протянул руку с полустершейся татуировкой в виде змеи с головой льва.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

— Здравствуй, батя, это я. Нам бы поговорить.

— Объявился, значит, засранец, вспомнил наконец, что родитель у него имеется. Не желаю я с тобой, говнюком, разговаривать. Не о чем.

— Постой, батя, постой, не вешай трубку. О Максиме речь…

— Ты, паразит, все мне врешь, как и про похороны тогда, нет у меня к тебе доверия. Говорил ведь Верке — вытрави плод, послушалась бы — не портил бы ты мне жизнь сейчас, поганое семя.

— Батя, ну не серчай. Давай сегодня поговорим, потом, может, поздно будет.

— А, думаешь, сдохну скоро? Не дождешься, говнюк, я и тебя переживу. Тьфу, пообедать не дал спокойно, как представлю харю твою бесстыжую, блевать тянет. Ладно, только чтобы ты отстал, подваливай сегодня вечером. В квартиру не ломись, все равно не пущу, жди меня на вечернем моционе. Не забыл, где отчий-то дом, засранец?

— Помню, батя, хорошо помню.

— Говнюк ты бессовестный, как только земля тебя носит…

Задушевный разговор по телефону

— Так, говоришь, машина для убийства? — Снегирев посмотрел в окно на задумчиво курившего Тему и, усмехнувшись, перевел взгляд на Кольчугина. — Ну и ладно, хорошо то, что хорошо кончается.

А началось все третьего дня, и, как это обычно у нас бывает, с беспредела. В кольчугинское заведение явились молодые люди в спортивных шароварах «адидас» и пожелали пообедать в кафе — плотно, с водочкой, а главное дело, на халяву, в случае отказа грозя жестоко отомстить. Кормить их, понятно, не стали, а под вечер молодцы вернулись и слово свое сдержали, поломав кое-чего из мебели и побив кое-чего из посуды. Днем следующим они пожаловали снова и начали просто ставить заведение на уши. Однако получилось так, что их самих поставили конкретно в позу прачки.

Ибо как раз в это время к Кольчугину наведался ультраправый россиянин Тема, жаждавший свежих новостей про невесту. Не узнав ничего нового, он загрустил. Прибывшего с ним вместе радикала Мамонта также кинуло в тоску, и, когда в кафе заявились рэкетиры, долго скинхэды раздумывать не стали. Тема после выписки ходил с напоминавшей самурайский посох тростью, кореш его лелеял на груди мотоциклетную цепь с приваренной для основательности гирей, так что вместо кольчугинского интерьера затрещали ребра беспределыциков. Не прошло и пяти минут, как они потерпели сокрушительное фиаско.

Взамен обеда на халяву налетчикам пришлось проблеваться кроваво, за сломанную мебель им самим обломали рога, а для компенсации ущерба Мамонт выгреб содержимое их карманов и пообещал каждого рэкетмена сделать педерастом, если паче чаяния кто сунется еще раз.

— Так что теперь Тема у меня в штатном расписании. — Невесело улыбнувшись, Кирилл подлил Снегиреву сока и, скомкав, выбросил пустой тетрапак в урну. — Если есть кабак, то должен быть и вышибала. В России живем.

Он здорово изменился за последнее время — в сплошной рыжине возникли белые нити, под глазами — мешки, а сами глаза потеряли блеск.