Преступление

Все это очень мило, но почему мы ждем, что Эсмеральда окажется объективнее Квазимодо? Разве его привлекает не ее наружность? Скажите на милость, он олицетворяет превосходство внутренней красоты над красотой внешней! Полюбил бы в таком случае беззубую старуху – тогда в него можно было бы поверить.

Между тем избранница его сердца – дивной красоты цыганка, влюбиться в которую проще простого. И нас пытаются убедить, что у этого горбуна чистая душа?

Со всей ответственностью утверждаю, что душа у него подлая и порочная. Я знаю, о чем говорю: ведь Квазимодо – это я.

От прыщей на лице меня Бог миловал – зато они, как туча саранчи, облепили спину и плечи.

Там – мое чудо, мое сокровенное счастье, предмет моего непостижимого блаженства: всю мерзость этого мира ношу я между лопатками. Это не просто красные прыщики и желтые гнойнички. Даже слепого стошнит, если он к ним прикоснется: пупырчатая липкая поверхность на ощупь еще хуже, чем на вид.

Эта язва египетская обрушилась на меня, когда мне было шестнадцать лет, в возрасте сказочных принцесс. Мать пришла в ужас и потащила меня к дерматологу:

– У ребенка проказа!

– Нет, мадам, это угри.

– Не может быть. У меня были когда-то угри: ничего похожего.

– У вас была обычная форма. Ваш сын страдает более тяжелой разновидностью этого заболевания.

– С возрастом это пройдет?

– Нельзя сказать наверняка. Мы имеем дело с одной из самых загадочных патологий.

– Может быть, это из-за питания? Ребенок переедает, он слишком любит шоколад.

– Медицина давно уже не верит в подобный вздор, мадам.

Моя мать обиделась и решила сама меня лечить, сходя из своего здравого смысла. Она посадила меня на безжировую диету, в результате чего я только похудел, да так резко, что кожа моя отделилась от костей и навсегда осталась висеть. Вот отчего я похож на шарпея.

Зато угрям все шло на пользу – они от этого расцвели пышным цветом. Выражаясь языком вулканологии, можно сказать, что мои прыщи пробудились: дотрагиваясь до них пальцами, я ощущал, как там что-то бурлит, вскипая.

Мать, любившая меня все меньше и меньше, показала это явление дерматологу.

– А что вы на это скажете, доктор? – вопросила она с какой-то даже гордостью, как человек, демонстрирующий явные признаки недуга, в существовании которого сомневалась медицина.

Сокрушенный столь чудовищной ошибкой природы, бедняга только вздохнул:

– Мадам, остается надеяться, что заболевание не распространится.

Хоть в чем-то мне повезло: высыпание не пошло дальше плеч.

Я был счастлив: ведь если бы оно перекинулось на лицо, мне бы из дому было не выйти.

И потом, я нахожу, что так куда эффектнее. Покройся я весь этой пакостью, было бы не то впечатление. Это как если бы на человеческом теле было двадцать пять половых органов, а не один: оно в значительной мере утратило бы тогда свою эротичность. Неодолимо привлекают только отдельные островки.

Мои лопатки – оазис ужаса в чистом виде. Я смотрю на них в зеркало и от одного этого зрелища едва не кончаю. Касаюсь их пальцами, наслаждение нарастает. Я вхожу туда, где теряют смысл любые слова: я наполняюсь силой, которая в тысячу раз сильнее меня самого; меня пронзает блаженство – а что же было бы, черт возьми, что бы было, будь это рука Этель, а не моя?

Ну разумеется, существует Этель. Где Квазимодо, там и Эсмеральда. Иначе быть не может. Есть Эпифан – есть и Этель.

Клянусь, я никогда не говорил себе: «Я, самый уродливый мужчина на свете, непременно полюблю красавицу из красавиц, дабы не нарушать классических канонов». Это вышло само собой.

Как-то я наткнулся на объявление в газете: «Для съемок художественного фильма требуется мужчина отталкивающей внешности». Мне понравилась лаконичность: не оговаривались ни расовая принадлежность, ни возраст. «Отталкивающей внешности» – и точка. Как раз про меня. Никаких других эпитетов в объявлении не содержалось. К формулировке «художественный фильм» я отнесся скептически: мне она показалась плеоназмом. В следующую минуту я подумал, что теоретически это, конечно, и есть плеоназм, но на самом деле – нет. О чем свидетельствует множество коротко– и полнометражных фильмов.

Недолго думая, я отправился по указанному адресу.

– Нет, месье. Мы снимаем художественный фильм, а не фильм ужасов, – заявила мне киношная Дама.

А я и не знал, что в обязанности ассистентов по актерам входит оскорблять людей.

– Работа служит вам для выплеска отрицательных эмоций, мадам?

Я шагнул к ней с намерением расквасить ей физиономию. Но не успел: ее телохранитель послал меня в нокаут. Я потерял сознание.

Возле меня стояла на коленях фея и гладила мое лицо.

– Мерзавцы, как они вас изуродовали, – произнес небесный голос.

Еще не совсем придя в себя, я честно уточнил:

– Нет, мадемуазель, я такой и был.

Я говорил с ней без страха: ведь она была порождением моего беспамятства. Эту красоту выдумал я сам, что подтверждал ее странный вид: голову украшало нечто вроде диадемы – узенький металлический обруч, увенчанный бычьими рогами. Тело же в длинном одеянии – черной языческой тунике – оставалось загадкой.