Престолы, Господства

Харриет прислонилась к столбу. Толпа вокруг неё состояла из всевозможных людей: мужчин и женщин, некоторые в вечерних туалетах, некоторые плохо одетые и дрожащие на ветру. Они переговаривались друг с другом необычно приглушёнными голосами и с почтительным волнением. Мимо группы прошли несколько мужчин, разговаривающих по-немецки. Затем, окружённый толпой, мимо Харриет проплыл полицейский.

— Каков последний бюллетень? — спросила она.

— Ещё не выносили, — сказал он и направился дальше.

В толпе рядом со Дворцом началось движение. Вернулся Питер:

— Там сказано: «Жизнь Его Величества приближается к мирному завершению».

— Хочешь остаться и следить? — спросила она.

— Нет необходимости, — сказал он и, вновь предложив руку, увёл её. Они молча шли вверх по Сент-Джеймс-стрит, переходя от островка к островку искусственного света, пересекли Пиккадилли и вошли в квартал Мейфэр. Когда они поворачивали на Одли-Сквер, он сказал:

— Странно, как все эти люди выходят на улицы, как собираются в одном месте.

— Как хор в греческой трагедии, — сказала она. — Возможно, именно поэтому хор кажется нам совершенно естественным — люди всегда собираются…

— Когда времена меняются, — сказал он, поворачивая ключ в замке.

Извлечение из дневника Гонории Лукасты, вдовствующей герцогини Денверской:

21 января

Допоздна слушала радионовости о бедном дорогом короле. Никаких изменений в бюллетенях, но Франклина вернулась после выходного и сказала, что улица полна людей, просто слоняющихся. Позже проснулась от криков на улице. На небольших переносных часах около кровати три утра. Разносчик газет громко кричал: «Король умирает! Читайте подробности — король умер!» Открыла окно, чтобы попросить газету, но лишь увидела Франклину в халате, бегущую за ним с этой же целью. Мы вместе пили какао и читали сообщение на первой странице — в чёрной рамке. Очень хорошо помню его маленьким мальчиком в матроске в Виндзоре, когда меня привезли туда поиграть с ним. Помню, как трудно было сделать так, чтобы он победил в бадминтон. Кажется, это было только вчера. Немного поплакала, возвратившись в кровать, но не о величавом старом короле, а о том маленьком мальчике. Как глупо. Часто просто не можешь сдержаться и не быть глупой…

3

О, миссис Корни, какая перспектива! Какой благоприятный случай, чтобы соединить сердца и завести общее хозяйство!

Чарльз Диккенс [37]

Супружество… не более, чем форма дружбы, признанная полицией.

Роберт Льюис Стивенсон [38]

Хотя в силу ложной тенденции образованного человека приуменьшать свою роль Харриет была склонна считать своё участие в домашних делах пренебрежимо малым, она обнаружила, что домашней жизни присущи свои проблемы. Имелось, например, довольно тонкое дело Эммануэля Гриффина, лакея. Было решено (частично в его собственных интересах), что его будут звать «Уильям», но несколько его друзей, интересующихся политикой, убедили его видеть в этом проявление тирании высшего сословия. Он обиделся и надерзил Мередиту. Проблема разрешилась извинениями с его стороны дворецкому и восстановлением (при полном согласии сторон) имени, данного ему при крещении. Затем последовали трения между ним и шофёром, Альфредом Фарли. Фарли, жаловался Эммануэль, подогнал автомобиль к парадной двери и «спокойненько расселся там, распевая Рождественские гимны», в то время как Эммануэль, по горло занятый делами и с руками, полными ковриков, никак не мог выразить своё возмущение. Ссора достигла кульминации именно в тот момент, когда Питер был вызван в Денвер по семейным делам. Харриет, оставшаяся главой, предложила благородно уладить спор в котельной. Результат оказался удовлетворительным: один синяк под глазом, одна рассечённая губа, и неожиданное решение Эммануэля принять для повседневного ношения имя «Томас».