— Ага! — сказал Шаппарель, медленно, но с сильной артикуляцией. — Леди с правой стороны от меня? Именно так. Ну, лорд Кроппингфорд, я об этом подумаю.
Озадаченный Кроппингфорд произнёс резким и недоверчивым тоном:
— Нет, конечно, если вам не нравится сама идея… Сожалею, что упомянул об этом.
— Месье Шаппарель, — сказал Питер, — оставляет за собой привилегию быть художником с капризами. Ветер вдохновения несёт его, куда ему заблагорассудится. Если он в настроении быть праздным, то ничто не заставит его работать, даже самый красивый объект,
— Красота? — воскликнул живописец. — Я презираю красоту. Она для художников по рекламе. Истинная красота — возможно, но это не то, что вы имеете в виду, когда используете это слово в вашей стране. Салоны красоты, мушки на лице, девицы в купальниках на конкурсе красоты — всё это относится к банальщине.
— Никуда не деться от всех этих улыбающихся девушек в купальных костюмах, — услужливо поддакнул лорд Граммидж. — Сейчас в газетах кроме них ничего и нет.
— Только не говорите, — сказал Питер, — что делаете все лица зелёными и изображаете грудь треугольниками. Или эта мода уже прошла?
— Ну, Уимзи, — удивился Драммонд-Тейбер, — не хочешь ли ты сказать, что, не знаком с работами Шаппареля?
— Признаюсь. Открыто. Бесстыдно. Я не был в городе с прошлого марта. Будьте со мной откровенны, месье, и скажите, что вы действительно рисуете.
— С удовольствием. Я рисую женщин. Иногда мужчин, но обычно женщин. Я хотел бы нарисовать
— Вот как? Ну и ну!
— Она не красива, — продолжал Шаппарель с потрясающей откровенностью. — Сегодня вечером здесь присутствуют по крайней мере две другие леди, которые на обложке ежедневной газеты выглядели бы лучше. Но она…
— О Господи! — воскликнул маркиз Граммидж.
— Она заинтересовала меня. Вы позволите ей позировать мне?
— Смотрите, дядя, — заметил Сент-Джордж с внезапной и неожиданной злостью. — Его девиз: «Где рисую, там и сплю».
— Сент-Джордж! — с ужасом воскликнул герцог.
— Сон, — сказал Питер, — вполне безобидное занятие, хотя и относится к бездействию.
— Вот дьяволёнок! — заметил живописец. — Однако ваш племянник взялся не за тот конец палки. Меня не интересует, кого любит моя натурщица и любит ли кого-нибудь вообще. Своего мужа, чужого мужа, меня на худой конец. Предпочитаю, чтобы это был не я. Это позволяет избежать осложнений и менее утомительно.
— Я благодарен вам, — ответил Питер, — за очень откровенное и мужественное заявление, которое расчищает почву для дальнейшего разговора. Итак, ваше предложение состоит в том, что моя жена должна обеспечить кости, вы обеспечиваете краски, в то время как я прилагаю все усилия — надеюсь, что понимаю эту часть правильно, — чтобы обеспечить эмоциональный подъём.
— А я, кроме того, — добавил Шаппарель, — предоставляю гения, о чём вы, кажется, забыли.
— Это, конечно, важный момент. Вы действительно умеете рисовать?
— Я очень хороший художник, — просто сказал Шаппарель. — Если вы зайдёте ко мне в студию в любой день, я покажу вам.
— Это доставит мне громадное удовольствие.
— О да, — согласился Шаппарель, — вам понравится, я в этом уверен. Смогу я затем сказать вашей жене, что вы разрешаете мне её рисовать?
— Не уверен, что это правильная формулировка. Вам потребуется именно её согласие. Но я готов сочувственно топтаться на заднем плане и предоставить вам мою моральную поддержку.
Шаппарель встретил насмешливый взгляд с преувеличенным смирением:
— С вашей поддержкой я рассчитываю на успех.
Лорд Кроппингфорд, смутно чувствуя, что все ведут себя бестактно, кроме него, вновь наполнил бокал.
— Питер, — сказал герцог, — когда мужчины встали, чтобы воссоединиться с дамами, — теперь, когда ты здесь, я хотел бы с тобой поговорить. Вы не возражаете продолжить без нас, Граммидж? Мы не надолго. Джеральд, попроси свою мать нас извинить.
Он подождал, пока дверь закрылась, а затем сказал:
— Послушай, сколько денег ты дал Джеральду?
— Ни пенса, — ответил Питер с прохладцей. — Всё же пошло Тюк Холдсворт, не так ли?
Герцог слегка покраснел.
— Бесполезно защищать мальчика. Я заставил его признаться, что ты оплачивал его долги и помог вытащить из когтей какой-то женщины.
— Что бы я ему не давал, это подарок. Я не верю в целебность жёрнова на шее мальчика. А то, другое, дело стоило мне лишь письма от моего поверенного. Лучше бы ты его не пытал. Если, конечно, он сам тебе не рассказал.
— Он мне ничего не говорит. Он пойдёт к кому угодно, только не к родителям. Но будь я проклят, если позволю ему присасываться к тебе. Я подписал чек, и надеюсь, ты окажешь мне любезность и возьмёшь его. Я заставил его назвать мне сумму, хотя, похоже, он врёт.
— Нет, — сказал Питер, принимая чек. — Всё точно. Но слушай, старина, почему ты не можешь давать ему действительно подобающее пособие? Ему ничего и не остается, как пускаться во все тяжкие, когда его держат на таком коротком поводке.
— Он не умеет обращаться с деньгами.