Прерванная жизнь. Аборт. Раскаяние. Исцеление

Жизнь Галины – это бег по заведенному кругу: сначала высшее образование, потом хорошая работа, затем семья – все как у всех. Муж, двое взрослых детей, родные, коллеги, друзья. И еще у нее за плечами два сделанных аборта. Казалось бы, она давно о них забыла, столько лет прошло! Но вот раздается телефонный звонок. Старая знакомая, беседа о том о сем. Непременно о детях, о несносных мужьях, о подорожавших продуктах, о работе, о начальстве, о новых налогах и внезапно – случайной темой – об абортах, примут или не примут закон об их запрещении. И Галину вдруг прорывает. Она буквально кричит в трубку, повторяет несколько раз: «Это никакая не жизнь, это просто слизь. Пойми, это просто слизь!»

Так она мыслит, так ее научили в юности, и переубедить ее невозможно. Но эта неожиданная, слишком эмоциональная реакция говорит ее собеседнице о другом – «слизь» это или не «слизь», однако эта тема до сих пор не изжита, до сих пор волнует Галину. Долгий прочный брак, успешность в работе, уверенность в своих биологических познаниях – все это не заглушило неясной тревоги. Кроме того, почему у нее такие сложные взаимоотношения с детьми? Ведь она уже два года не разговаривает с дочерью…

Во все времена были женщины, которые, узнав о беременности, делали все возможное, в том числе и с риском для своей жизни, чтобы избавиться от ребенка. В Древнем мире, в Греции и Риме, законодательно было утверждено, что жизнь человеческого эмбриона не имеет ценности, и устранение беременности наказывалось, лишь если совершалось из корыстных и злодейских побуждений. Но уже ранние христиане объявили, что зародыш имеет самостоятельную ценность, а аборт стал отождествляться с преступлением перед Богом. В Средние века искусственное прерывание беременности приравнивалось к убийству, причем карали и врача, совершившего это деяние, и саму пациентку.

Интересовал христиан и вопрос о том, когда эмбрион обретает душу, а следовательно, и личность. Некоторые богословы и отцы Церкви считали, что душа человека не может существовать в несформировавшемся теле. Другие стояли на той точке зрения, что душа появляется вместе с его зарождением. Толкователи Писания блаженный Августин и блаженный Иероним полагали, что аборт не может считаться убийством до тех пор, пока плод не обретет человеческих очертаний. Что удивительным образом перекликается с современным законодательством об абортах в разных странах, по которому обычно допускается прерывание беременности в срок до двенадцати недель.

Однако избавление от зародыша на самых ранних стадиях его развития, даже если не признавалось убийством, все равно никогда не считалось и до сих пор не считается Церковью допустимым. По мнению богословов, греховность такого поступка заключается в противлении воле Бога, в том, что новой жизни не дают войти в наш мир.

Вот как рассуждает об этом митрополит Антоний Сурожский[3]:

«Вопрос о допустимости аборта говорит об изумительном бесчувствии человека, вообще человечества к человеческой жизни. Дико думать о том, что одновременно говорят о святости человеческой жизни – и тут же разрешают и узаконивают аборт…

Разумеется, бывают случаи, когда аборт неизбежен, но эти случаи только медицинского порядка…