Преподаватель симметрии

Обжитая такая могила. Под корнями большой сосны.

Почти уютная келейка. Почти тепло. Света мало. Отец бродит со свечкой, загораживая ее ладонью. Озабочен. Деловит. Будто сердит или нервничает. Будто опаздывает. Куда? Куда ему теперь-то опаздывать?.. Что-то ищет. Что? Что ему еще нужно? Собирается в дорогу? Куда теперь?

Пространства мало. Еле повернешься. Песочек тогда просыпается меж корнями. Однако все поместилось: откидной дощатый столик и топчан. Струйки песка проливаются на них. Отец смахивает песок рукою… Рука как рука. Красноватый свет, отражаясь от ладони, падает ему на лицо…

Лица нет. То есть оно есть, но его нет.

Ничего страшного, сын его не боится.

Только невыносимое чувство жалости и тоски: папа! Ну что же это ты?..

Суровость, вот что.

Отец не улыбается.

Он в рубище. Именно рубище – настоящее, словно его трогаешь. Не на картинке, не на гадальной карте Таро. И песок – настоящий – словно скрипит на зубах.

Песок застрял в складках рубища.

По-настоящему осыпается с него…

Может, отца похоронили заживо?!

Такое ведь бывает. Редко, но бывает. Все знают об этом. А все торопятся похоронить. Почему они так торопятся?! Боятся. А чего бояться?..

Надо срочно принимать меры!

Отцу надо помочь, это ясно. Только – чем?

И тут же становится понятно, чем…

Они уже вдвоем, в лондонской квартире. Матери нет дома. Отец торопится. Ему надо успеть обратно. Почему-то на трамвай. На трамвае он сюда и приехал. Кое-что надо взять. Фонарик нужен, спички, веревка… Сын неукоснительно все это приносит, а отец собирает за пазуху, предусмотрительно подвязавшись веревкой – мне пора.

– Может, тебе деньги нужны? На трамвай…

Нет, деньги как раз не нужны.

Денег, как и улыбки, здесь нет.

Сначала, по одному, были вызваны направо, в тюрьму, юноши.

Вышли они вместе, держась за ручки мизинчиками. Кивнули дежурному на спящего Бибо и беспрепятственно вышли на свободу.

Следом были вызваны девушки.

– Прости, Бибо, мне пора… – Бьянка-Мери пыталась осторожно переложить его отяжелевшую голову на скамейку, но он проснулся и теперь не понимал, где он.

Девушек продержали подольше, чем парней. Вышли они несколько потрепанными.

Пока беленькая выторговывала у дежурного назад свою сумочку, черная осторожненько просунула в клетку свою чумазую лапку и подкинула скомканную бумажку.

– Пакос малтидос! – прошептала она как пароль.

– Бай, симпатико! – помахала беленькая сумочкой, и дверь на свободу захлопнулась за ними.

Бибо требовал назад свой бумажник: там были паспорт и деньги.

Слово «валюта» вызывало особенно ласковую улыбку полицейского. И Бибо уже просил хотя бы паспорт…

Лицо полицейского делалось серьезным.

Когда Бибо потребовал связаться с консулом, полицейский сделался суровым. Покопавшись, достал из глубокого ящика его сандалии… покрутил ими укоризненно у всех на виду.

«Как они могут послужить уликой?» – ухмыльнулся про себя Бибо, на секунду прикрыв глаза и увидев отчетливо бедную кухоньку, трех мелких деток и плачущую рыхлую женщину в черном платке. Он потряс головой, отгоняя видение.

– Вам скоро будет плохо, – сочувственно сказал он.

– Вы оскорбляете честь мундира! Вы никуда отсюда не выйдете!

Полицейский угрожал, но был испуган. Возможно, более самим фактом своего испуга…

– Я с удовольствием у вас посижу, – сказал Бибо, в свою очередь удивляясь собственному спокойствию. – До тех пор, пока вы не вернете мне сандалии!

Полицейский тщательно припрятал сандалии и устремился налево, хлопнув дверью в тюрьму.

Бибо остался один.

«Безвыходным положением называется такое, из которого есть только один выход». Кто это сказал?..

Бибо просунул руку сквозь решетку, легко снял замок, отворил дверцу, навесил замок обратно.

Просунул руку в окошко застекленной клетки и прихватил со стола полицейского свой бумажник.

Потоптался в замешательстве и вдруг ногой распахнул дверь на свободу.

Свобода была черна как ночь.

Ночь была черна, как свобода.

Поспешая подальше от участка, он погружался в нее все глубже в поисках фонаря.

Ни проблеска – одни запахи. Тяжкий тропический настой одеколона и помойки. Цикады трещали, как пулеметы. Сыпались на голову какие-то жуки. Из-под ног порскали мелкие животные – не то кошки, не то крысы. Одно он даже раздавил. Босой ногой!

Весь пот, весь день настигли его страстной мечтой о душе.

Но есть ли гостиница с душем в этой дыре?

Брезгливо прыгая на одной ноге, он достиг наконец фонаря.

Прилипшим зверем оказался гнилой банан.

Фонарь был красным.

Окно было черным. Небольшой свет от недозадернутой занавески в правом верхнем углу золотился на распятии.

Окно было черным – значит, девушка была занята.

Впрочем, была бы она свободна и даже хороша собой, у него все равно не хватило бы… Он пытался прочесть записку Уайт Мери – при красном свете она не читалась. Зато прекрасно было видно, что бумажник пуст. Он вспомнил, как они с отцом в тот самый сокровенный раз, когда тот приехал, проявляли и печатали его аляскинские похождения. Тоже в первый и последний раз. Тогда тоже что-то исчезло при красном свете. Может, и деньги?.. Но – не на ощупь же!

На ощупь что-то было… Ангельская ракушка!