Читаем Преодоление полностью

Погода все ухудшалась. И в Сохатом нарастало ощущение тревоги ― чисто пассажирское чувство. Он думал о том, что летчику сейчас намного легче: он видит летящий навстречу снег, видит землю, как-то оценивает сложность обстановки, прикидывает свои возможности, действует. Занят работой, активен. Ивану сейчас очень хотелось поменяться местами с командиром.

Сохатый нервничал, но сдерживал себя. Не хотел показать свою тревогу Сергею. Но тот тоже не выдержал напряжения полета задом наперед и развернулся лицом к полету. Оперся спиной о турель, стрельнул молча в Ивана глазами и прижался к боковине кабины, пытаясь увидеть, куда они летят.

Сохатый уловил, что и Сереже не по себе. Он-то, как и Иван, прекрасно понимал, что таит в себе полет, когда склоны оврага выше крыла, а между землей и облачностью не видно спасительной отдушины, в которую можно проскочить самолету.

Наблюдая за Сергеем, Сохатый, кажется, только теперь полностью осознал, что примерно испытали и перечувствовали, что пережили техники, летевшие с ним тогда, давно ночью, на По-2, если, конечно, они хоть чуть понимали опасность создавшегося тогда положения. "Наверное, понимали или потом им растолковали. Но о своих страхах ни мне и никому другому ничего не сказали… Молодцы! Мужчины!"

Повторяя изгиб лощины, "Ил" накренился в развороте, распластав свои широкие крылья параллельно склону. Сохатый увидел, что косогор совсем близко под фюзеляжем. "А где видится сейчас земля с другой стороны?" Оторвал взгляд от гипнотизирующего мелькания склона и взглянул поверх Сережиной головы на противоположный откос. "М-да… Похоже становится на перевернутый полет. Надо поговорить с командиром. Эта скачка через препятствия к добру не приведет".

― Командир, как там, впереди? Земля-то твердая.

― Твердая, твердая! Не мешай.

― А может, в облака лучше? Левый-то берег низкий, там и выйдем под них.

Но в этот миг самолет понесло разворотом в другую сторону ― земной желоб изогнулся и стал еще уже. Сохатому очень хотелось еще поговорить с командиром, однако он сдержал себя, понимая, что майору сейчас не до болтовни.

"Будем ждать. Чем все это кончится, теперь зависит только от майора: или жить нам всем, или… Должен же "батя" найти правильное решение. Он среди нас самый опытный. Мы-то холостые, а у него дети".

Иван посмотрел на соседа. Прижавшись к фонарю, Сергей сосредоточенно глядел за борт. На лице напряжение. Зубы покусывают нижнюю губу. "Наверное, и у меня вид сейчас не храбрее", ― подумал Иван, но тут его мысль оборвал усилившийся рев мотора. Пол кабины резко прижался к ногам Сохатого. Спустя мгновение, самолет летел в плотных облаках: командир набирал высоту. Глубоко и облегченно вздохнув, Сохатый почувствовал, как спадает у него внутреннее напряжение. Терпилов расслабленно откинулся спиной на турель, закрыл глаза. Все трое молчали. И в этом молчании было общее понимание опасности, которую они оставили позади. Интересная штука ― нервы. Несколько минут полета по оврагу, а усталость такая, как будто полдня кирпичи таскал. Привалившись к борту кабины, Иван вновь стал анализировать полет. Облака были неспокойны: самолет потряхивало. Но это не тревожило его. Командир имел хороший опыт приборного полета ― воевал до штурмового в ночном полку. "Не то что мы ― "солнечные" летчики. Если кому-либо из наших пилотов и приходится вынужденно встречаться с облачностью, то справляемся мы с ней самоуком. А у тех, кто не справился, уже не спросишь…"

В донесениях о боевых вылетах есть одна общая формулировка: "боевая потеря". Может быть, для высоких инстанций это обобщение в какой-то степени и удобно. Какая в конце концов разница, отчего погиб экипаж: от огня врага или оттого, что "мессершмитт" поставил его в невыносимые условия?

А иногда бывает и так, что нужно обязательно вылетать на задание в погоду, для чьего-то опыта неприемлемую. Приказывают, потому что требуют интересы дела… Облака в небе почти всегда. И они могут быть союзниками для любой из ведущих бой сторон. Но облачность может быть и вторым врагом. Конечно, пилотам не все равно, "на чьей стороне" облака. Жить-то хочется.

― Лейтенанты! Как там у вас дела?

"Ага, сам спрашивает. Значит, командиру психическая разрядка тоже не лишняя, хочет отпустить себе нервные струны, а может, и нуждается в нашей помощи", ― подумал Сохатый и ответил:

― Норма, товарищ майор! Тут спокойней.

― Хорошо… Через семь минут будем снижаться. Сохатый, посмотри по карте, насколько левый берег ниже аэродрома вылета. У меня сейчас по высотомеру тысяча метров.

* * *
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии