Преображение человека (Преображение России - 2)

И, как будто желая замять неловкость свою, которая вплела в разговор зачем-то еще и жену, немец продолжал без видимой связи, но с воодушевлением:

- Доктора-аллопаты что прописывают вам от ревматизма? Салицилку? Ха! Возьмите вы сок красного бурака, о-он, сок этот, - как бы выразиться... растворяет? Так я говорю?.. Кристаллы мочевой кислоты вдвое, втрое, вчетверо лучше, чем салицилка!.. Шпинат возьмите - это... это гениальное кушанье!.. Сколько в нем веществ, как бы сказать... обрабатывающих кровь!.. Конечно, эскимос, например, о-он - салоед, сало пожирает от холода, как вообще отопляющее вещество... Но он, эскимос этот, к чему он вообще способен больше - я хочу, чтобы вы сказали?.. Энергия вся куда идет? Чтобы переваривать пищу такую: сало моржа, например, кита, тому подобное... О-он пищеварит, а чтобы мы-ыслить мог, - не-ет!

Тут немец помахал перед своими глазами пальцем и сморщил презрительно все лицо, но тут же преобразил его, продолжая:

- Возьмите же теперь южные народы: малайцы, например, негры даже, о-о, это очень хи-итрый народ, очень жи-ивой народ! Почему же так? Корне-плоды! Фрукты? Овощи!.. Рис!.. Бананы!.. Можно, конечно, питаться и одними даже яйцами без ничего, только их, знаете, оч-чень много надо: сорок пять штук в день!

- Ну, это вы уж, кажется, чересчур хватили! - заметил Матийцев. Сорока пяти яиц в день и съесть невозможно. Впрочем, может быть, вы воробьиные яйца имеете в виду, - тогда не спорю.

Немец, однако, не только не обиделся этим замечанием, но как будто даже не расслышал его (впрочем, в это время как раз и гармонист что-то такое пел и мамаша Димочки что-то кричала).

- Переходите на гомеопатию с аллопатии, которая есть шарлатанство, и с мясной пищи на растительную, - и вот тогда... тогда двадцать лет с себя скинете! - повысил голос немец, чтобы можно было хорошо его расслышать. Я в этой области - авто-ритетная являюсь личность!

Потом он как-то заерзал на месте, огляделся по сторонам и, придвинув голову и плечи поближе к Матийцеву, заговорил теперь уже несколько тише:

- Я также и в "Кельнише цайтунг" пишу насчет угольных шахт, насчет урожая, - прочее подобное... Вот японская война, например... Ведь это же позор для нас, русских, а?.. Азиятское государство, - и когда же стало оно культурное, я вас спрошу? А какие успехи? - Рис, овощи, фрукты!.. И оч-чень мало едят, оч-чень мало!.. А какую показали энергию, а?

С полминуты он смотрел на Матийцева спрашивающими и ожидающими ответа глазами, но, ничего не услышав в ответ, продолжал теперь уже почти шепотом:

- А если Германия с нами начнет войну, то что это такое будет? Погром! Разгром!.. Или, как бы это выразиться... Я плохо знаю русский язык... Ну, это будет не меньше, чем настоящая катастрофа для нас!

И, сказав это страшное слово, немец выпучил свои оловянные глаза, как бы сам чрезвычайно испугавшись, выпятил губы, медленно покачал головою в знак сокрушения и подпер рукой левую щеку в виде предела охватившей его скорби за Россию.

- Позвольте, а почему же вы заговорили вдруг о возможной войне Германии против нас? - поневоле тихо, в тон ему, спросил Матийцев немца.

- А что же это, разве вы, интел-лигент-ный человек, совсем не читаете газет?

- "Кельнише цайтунг" я не читаю, конечно, - несколько обиженным тоном ответил Матийцев, - но кое-какие свои, русские...

- И что же? И ничего не находите в них касательно войны на Балканах? - перебил немец.

- Война на Балканах?.. Да-а... Там сначала воевали славяне и греки с турками... по исторической традиции, потом стали воевать между собою... Это уж, кажется, вне традиций.

- И что же вы думаете, что наша Россия не вмешается в эту войну? очень живо подхватил немец. - Ведь у нее тоже есть эта традиция: как только болгары там, сербы там, греки, - разный балканский народ начнет войну с турками, так сейчас же должна выйти к ним помогать и наша Россия!.. А рядом же с сербами Австрия!.. А у этой Австрии союз с кем?

- С Германией, вы хотите сказать... Да, конечно, с Германией... Да ведь кончено уже там все, на Балканах, - досадливо даже, как в сторону жужжащего около шмеля, махнул рукою Матийцев; но немец тоном какого-то заговорщика почти прошептал:

- А вам это оч-чень хорошо известно, что совсем кончено?

Матийцев подумал и сказал:

- Разумеется, я знаю только то, что печатается в наших газетах.

- Вот! Именно вот! - подхватил немец. - Что позволяется печатать в наших газетах русских!.. Цензура, - вот! Поэтому не пишут в газетах!.. А зато говорят, - говорить цензура запретить не может.

- Говорят разве?.. Кто же говорит? - удивился Матийцев.

- Как же так это вы? - удивился в свою очередь и немец. - Вы не слыхали, что говорят?

- Ни одного слова нигде, - вполне искренне сказал Матийцев и в то же время обеспокоился этим, между тем как немец глядел на него недоуменно, объясняя ему:

- Я работаю, вы тоже работаете, и нам поэтому, выходит, некогда говорить о какой-то там вообще войне, а кто совсем не работает, а денег у себя имеет много и в третьем классе не ездит, вот те-е... Вы где же именно работаете?