Между тем внизу один из мужчин нагнулся, что-то вставляя в основание ступеней алтаря. Ломик. Плита начала, хотя и с трудом, подвигаться. Открылся черный провал потайного лаза, который был сверху хорошо виден на фоне светлых плит пола.
Высокий, в офицерской форме, не занимавшийся работой, протянул фонарь действовавшему только что ломиком. Тот начал спускаться вниз. Эх, Паисий Петрович, неужто оплошал, неужто дал себя убить? Как же нужна связь… Здесь же тайник! Тайник, о котором никто и не подозревает!
Только что там они хранят? Алексей попробовал еще чуть подвинуться, чтобы лучше видно было…
У-у-х! Гулко ударило внизу. Бандиты присели, хватаясь за оружие. Лязгнули затворы карабинов.
Все! Проклятая коптилка. Упала-таки. Маленькая-маленькая, а сколько грохота!
По стенкам беспомощно заметались размытые лучи фонариков, зло вырывая из тьмы лики святых, страстотерпцев и застывшие в движении фигуры праведников и праведниц.
Вот мелькнул один по глазам и проскочил мимо. Проскочил и вернулся снова. И тотчас остальные скрестились на выступе у карниза.
– А ну? Кто тут? Слазь! – Голос был сиплым, низким и повелительным. Алексей распрямился на карнизе.
– Высоко… – хочется говорить естественно, но распухший язык выталкивает из пересохшего горла какие-то хрипяще-дрожащие звуки. – Как слезать-то?
Так, наверх не полезешь – там тоже может быть кто-нибудь. Остается – вниз и через дверь. Но как до нее доберешься?
– Хватит балаган разводить. Слазь, говорят! Веревку-то не вешаться привязал?!
Надо попробовать прорваться.
Он взялся за веревку и, слегка оттолкнувшись ногами, заскользил вниз. Но уже у самого пола вдруг с лету, используя всю свою ловкость и силу падения, резко выбросил ноги вперед. Сиплый, что ближе всех подошел к канату, кулем покатился по каменному полу.
Алексей по-кошачьи быстро вскочил на ноги. Бандиты растерялись. Еще одно мгновенье подарила ему судьба. Он метнулся к двери.
– Взять! Живым! – властный голос.
Живым – это хорошо. Пусть маленький, но шанс.
Чья-то рука рванула за плечо. Но удалось нырнуть под нее, выворачиваясь, и резко ударить сцепленными руками под ребра. В темноте тяжело застонали.
Где ж, она, эта дверь? Впрочем, дверь-то на месте. Только перед ней – трое. Алексей рванулся, казалось, на этих, что приготовились его встретить. Но неожиданно для всех вдруг вместо пола поставил на стену ногу, потом другую и в синем свете потайных фонариков быстро побежал по ней.
– Езус Мария! – ошарашенно пробормотали сзади.
А он спрыгнул за спинами тех троих, так и не понявших, что же случилось. Пусть потом размышляют. Дверь, вот она, родная.
Но из темноты кто-то тяжелый обрушился на него и навалился всем своим весом так, что кости хрустнули. Резкий рывок. Перед носом оказалась ляжка, туго обтянутая сукном. И Алексей вцепился в нее зубами.
– У-у-у! – захрипел здоровый и откинулся в сторону.
Все. Последний бросок. А там – ищите, если хотите!
И вдруг ночь вспыхнула и пошла радужными кругами. Яркий свет сдавил его всего, не давая вздохнуть. И только после этого, уже теряя сознание, он издалека почувствовал боль в затылке…
Вновь яркий свет в глазах. Он начинает меркнуть, и Алексей ощущает, что по щекам льется что-то холодное. Он пришел в себя.
Теперь некоторое время не стоит показывать, что сознание уже вернулось. Он лежит на полу, руки связаны. Скорей всего той, его собственной, веревкой. Толстая очень – стянута сильно, но не больно.
Голоса отчетливо слышны. Говорили по-польски.
– Ловко ты его… Не наповал?
– Чего там… Сейчас очухается.
– Глянь! Аж из носа кровь потекла. От удар! Может, ты сразу ему нос перебить умудрился?
– Так ему зачем теперь нос? Покойнику что с целым носом, что с перебитым – все едино. Черви разбирать не будут…
– Здесь, думаешь, и оставим?
– Так не таскать же? Кладбище-то под боком. Убирай в любую могилу.
Вопросы задавали разными голосами. Отвечал один, густым баском. Этот его и сшиб, понял Алексей. Он попытался прислушаться к другим разговорам, что вдалеке. Но там говорили тихо, да и в ушах у него от сильной боли в голове, словно ваты понапихали.
Что с ним сейчас сделают? Неужели убьют? Неужели это все? И дальше пустота, ничто?
Рано по себе заупокойные запевать. Пока жив – надо жить! Руки связаны. А ноги? Алексей постарался незаметно пошевелить одной ногой.
– Гляди-ка, задергался. Живой, значит.
– Подымай его.
Чьи-то сильные руки грубо подхватили Алексея и поставили на ноги. Он попытался снова свалиться. Притворяться было легко – ноги действительно слушались плохо. Упасть не дали.
– Ну не придуривайся, – сказал тот же густой голос. Чем-то жестким сунули под ребра. Больно и обидно.
– Глазки, глазки открывай, просыпайся, – елейно-издевательским голосом прогнусавили у самого уха и потом уже нормальным, – повторить, что ли?