Премьера

Он терпеть не мог театральных дрязг, а их, увы, всегда хватает. Гнал от себя внутритеатральных и околотеатральных сплетников. Он не был равнодушен к славе своей. Почему же, ведь это неотделимо от искусства. Но у него не было болезненного, завистливого отношения к славе. Дружил со своими дублерами, помогал им. Ему не нужно было завидовать. Да и некому. Слава? Хватит на всех.

Скромных и застенчивых людей много. И талантливые есть. И тружеников множество. И людей, которым претят позерство, фанфаронство, театральная дешевка, – уйма. И деятелей искусства, которые умеют широко, в масштабе своего времени мыслить, хватает. Но в Мордвинове все эти качества соединились. Он был высок, красив, атлетически сложен, умен и обаятелен.

Он был актер. Большой. Огромный. Щедрый. Смелый. Веселый. И ужасно как его не хватает.

– Что смолкнул веселия глас?!

Нун Xа

Путь наш лежал из Бухареста в Констанцу, в древний город Томы на берегу Черного моря, давший приют великому скитальцу, поэту, изгнаннику Овидию Назону.

Проехав большую часть пути, вереница машин – их было девятнадцать, по числу делегаций, – остановилась. Делегации приехали из разных стран мира почтить память Караджале в связи с пятидесятилетием со дня его смерти. Память Иона Дуки Караджале, тоже писателя, тоже изгнанника, тоже скитальца.

Остановились на берегу Дуная. Уже приближался финиш прославленной магистрали. Вобрав в себя сотни рек, речушек, притоков, Дунай неудержимо стремился к морю. Он был широк, какого-то удивительно сине-черного цвета. Под Хыршовой еще не было моста, а была переправа на паромах. Десятки барж, маленьких и огромных, перебирались на другой берег.

Главный паром взял на свою могучую спину все наши девятнадцать автомобилей со всеми делегациями. Переправа продолжалась долго. Я подошел к черному «ЗИЛу» Назыма Хикмета.

Вера, жена его, дремала па переднем сиденье. А сам он, забившись в угол на заднем диване, что-то шептал и записывал в блокнот. Работал. Удивительный человек! Все время работает. Утром, когда я приходил в номер гостиницы, чтоб звать на завтрак в ресторан, он работал. Во время приемов, дома и в гостях, в поезде и в самолете, он садился куда-нибудь в уголок, шептал и записывал. Писал стихи. Обдумывал пьесы. Или новеллы. Вечером, вернувшись из театра или с заседания, работал.

Вот библиографическая справка. За шестьдесят один год жизни (то есть за сорок семь лет писательской деятельности) им созданы: 25 сборников стихов и поэм, поэтическая эпопея в 60 тысяч строк, 20 пьес, 3 романа, 7 киносценариев, десятки рассказов, сказок и сотни публицистических работ. Его произведения печатаются почти во всех странах мира. Только в Советском Союзе издано около ста его книг.

А в автобиографии: «В моей Турции по-турецки печатать меня запрещено».

Из всех написанных им драм и трагедий это была для него самой тяжелой.

Я не стал его беспокоить, вернулся в свою машину, выключил радио и старался получше все вспомнить, что знал о Назыме Хикмете. Он – Нун Ха, как он подписывал свои пьесы в 1926 году, когда мы познакомились…

Нун Ха – это буквы турецкого алфавита, инициалы Назыма.

В темном зале клуба КУТВ (там сперва учился, а потом работал переводчиком Назым) шла репетиция. Когда-то в этом помещении на Страстной площади (ныне площадь Пушкина) находилось кабаре и кинематограф «Ша нуар» (черный кот). Потом клуб КУТВ. Потом кино «Центральный». Теперь строят новый корпус «Известий».

В клубе КУТВ, над которым шефствовал театр Мейерхольда, ставились Николаем Экком, актером и ассистентом Мейерхольда, самодеятельные спектакли. Их авторами и участниками были студенты университета. Среди них Назым… А потом Экк, его жена Регина Янушкевич и их друг Нун Ха организовали свой театр, который должен был заткнуть за пояс все московские театры, в том числе МХАТ и Камерный.

После долгих размышлений театр назвали «Московская единая театральная ленинская артель». Сокращенно – «Метла».

Теперь в некоторых комментариях и в предисловиях к сочинениям Хикмета написано, что это был театр политической сатиры. Это неверно. Это был полусамодеятельный театр, полустудия. Сатирического в нем ничего не было. Ставили три спектакля: ПЭК (Первый эстрадный комплекс), «Рыбаки» Гольдони и одноактную пьесу Нун Ха «Кто виноват».

В зрительном зале за режиссерским столиком сидели Экк и Назым. Назым был худ, высок, светлоглаз. У него темно-рыжие, очень красивые волосы. Усы он то отпускал, то сбривал. Отрастали они очень быстро.