Премьера

И сейчас складывалась, в общем-то, аналогичная ситуация, только Степан Александрович теперь единолично решал судьбу молодого актера. Он один мог его казнить или миловать.

«А имею ли я право? — усомнился Заворонский. — В конце концов, отдавать вкусу или пристрастиям одного человека всю дальнейшую судьбу актера не просто рискованно, а и несправедливо…»

И в антракте после второго действия он пошел в кабинет Аркадия Светозарова.

3

Последний раз они виделись лет десять или двенадцать назад на каком-то очередном, не очень-то и нужном кому-либо, совещании в Москве. Степан Александрович лишь сейчас запоздало пожалел, что встреча эта получилась мимолетной, и виной тому был он сам. В перерыве, окруженный авторами и молодыми режиссерами, жаждущими его внимания, он, только что принявший столичный академический театр, пожалуй слишком самодовольно внимая их велеречивому многоголосью, заметил вдруг за их спинами скромно стоявшего поодаль Аркадия. Бесцеремонно растолкав окольцевавшую его толпу, Степан Александрович бросился к Светозарову как к спасительной соломинке:

— Аркадий, здравствуй! Сколько лет, сколько зим… Светозаров оторопел и не сразу поймал протянутую ему руку, робко пожав ее, спросил:

— А вы меня помните? Узнали?

— Ну еще бы! Да ты что, Аркадий, думаешь, я совсем забурел? — Степан Александрович обнял Светозарова и почувствовал, что тот поверх его плеча смотрит на расходящуюся толпу авторов и режиссеров. Степану Александровичу даже захотелось, чтобы смотрел он самодовольно, тогда мизансцена была бы вполне законченной, но он не видел выражения лица Аркадия и, отстранив его на длину вытянутых рук, не выпуская его из этих рук, пристально вгляделся в его лицо. Но оно выражало лишь прежнюю растерянность, самодовольства в нем не было ни капельки. Заворонский понял, что самодовольство было лишь в нем самом, и смутился.

— Я рад видеть тебя, — сказал он вполне искренне, но прозвучало это как-то отрепетированно, и Светозаров тотчас почти отчужденно сказал:

— И я…

Эта пауза означала, что оторопь у него уже прошла, он, должно быть, стыдится ее. И разговор не пошел дальше дежурных вопросов: «Ну, как жизнь?», «Спасибо, нормально. А как ты?..» Нить этого разговора была натянута до предела, и, кажется, оба они обрадовались, когда ее оборвал третий звонок… Тогда Степан Александрович даже не успел узнать, где Аркадий работает…

Кабинет главного режиссера оказался за кулисами, а не на привычном выходе из директорской ложи; Степан Александрович машинально подумал, что в этом, пожалуй, есть определенный смысл: подальше от высокопоставленных лиц и ближе к актерам. И надо же было случиться, что, когда Заворонский вошел в просторный, прямо-таки роскошный кабинет Светозарова, там оказался Осип. О чем они говорили с Аркадием, Степан Александрович так и не понял, потому что, увидев его, Светозаров вскочил и стремительно помчался навстречу, воскликнув:

— Боже мой!

Наверное, у него уже вертелось добавить «Какая честь!», но он не добавил, почувствовав, что все это тогда получилось бы слишком театрально и законченно. Вот такая, казалось бы, маленькая деталь, что он удержался от этой театральной законченности, тотчас убедила Заворонского в искренности порыва. И он тоже вполне искренне обрадовался Аркадию.

— Каким ветром? — все еще преодолевая застенчивость, спросил Светозаров.

«Попутным», — хотелось привычно ответить ему. Но вопрос Аркадия был настолько невинным, что лгать ему не захотелось, и Степан Александрович хотя и уклончиво, но вполне искренне ответил:

— По делу, Аркадий, по делу…

Осип, оценив ситуацию, хотел незаметно улизнуть, но Степан Александрович перехватил его у самой двери и попросил:

— Останьтесь, пожалуйста…

— Но у меня выход…

— В этом действии у вас нет выхода. К тому же вы мне понравились. — Уже сказав это, Степан Александрович понял, что вот этого-то и не следовало говорить, хотя бы в таком покровительственном тоне.

Но Осип не оскорбился, наоборот, он, опять же мгновенно оценив порыв Светозарова и догадавшись, что вошедший свой, театральный человек, скромно представился:

— Иван Сергеевич Порошин.

— Очень приятно. Степан Александрович Заворонский, — в свою очередь представился Степан Александрович, тоже скромно, и, все еще стыдясь своего личного «превосходства», искренне добавил: — Вот этот монолог Осипа для всех был трудным. И мне понравилось, как легко вы с ним управились.

— Спасибо. Ваша оценка…

Степан Александрович понял, что эта пауза была не столь актерской, сколь человеческой. Он даже успел вспомнить, как у Соммерсета Моэма в его романе «Театр» проходной провинциальный режиссер говорит: «Чем больше актер, тем больше пауза».

Но пауза явно затянулась, потому что Заворонский просто не знал, как ответить, и лишь повторил дежурно:

— Очень приятно.

Это развеселило и Порошина, и Светозарова, и самого Степана Александровича, они дружно рассмеялись, и напряженность сразу спала.