Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Вопреки моим ожиданиям, он не лежал, сидел у письменного стола в глубоком кресле, плотно укрытый пледом. Поразило, как быстро он поседел, стал совсем белым.

Я чувствовал себя не слишком ловко, попытался что-то рассказать об Австрии, он перебил, перевел разговор на экономику, снова бил вопросами – самыми разными, заставил на минуты забыть, что мы не в его кабинете на Старой площади, а в Кунцевской больнице. Когда вспомнил, спохватился, глянул на часы – час пролетел. Встал.

– Извините, Юрий Владимирович, не буду вас мучить проблемами, выздоравливайте. Вдруг он поманил пальцем:

– Наклонитесь.

Я наклонился. Он, не вставая, прижал мою голову к груди, неловко чмокнул в щеку, отпустил. Сказал:

– Идите-идите. Все.

Шесть лет спустя, в мае 90-го, ранним утром ехал я с дачи в Кремль по хорошо знакомому Успенскому шоссе, ехал на могучем ЗИЛе-«членовозе», и незадолго до кольцевой встречный автобус неожиданно выскочил на нашу полосу движения. Потом оказалось, что солдатик за рулем не справился с управлением. Тогда же было не до выяснения причин, мой шофер успел лишь вывернуть руль влево, врезался правым крылом в зеленый борт автобуса. Машина даже подпрыгнула на шоссе от мощного удара и громыхнулась тяжелым багажником на капот машины сопровождения, не успевшей затормозить или свернуть.

Два ЗИЛа пошли на списание. Очевидцы потом говорили мне: трудно было даже представить в этой каше из исковерканных машин, что кто-то остался в живых. Несколько газет поместили скупую информацию, а одна по этому поводу даже поерничала.

Впрочем, и противоположная реакция не заставила себя ждать. «Я был потрясен сообщением о дорожно-транспортном происшествии. Прошу Ваше Превосходительство принять мои искренние пожелания скорейшего и полного выздоровления». Это слова канцлера Австрии Франца Враницкого. Подобные телеграммы пришли от Маргарет Тэтчер и многих других глав правительств разных стран – за исключением отечественных лидеров, кстати. С искренним теплом вспоминаю эти послания, как и письма, телеграммы наших простых людей – у них больше чуткости и душевности, чем у политиканствующей публики.

Итак, страху было много, убитых и покалеченных, к счастью, не оказалось. Меня же немедленно погрузили в первую попавшуюся «Волгу» и отвезли в больницу в Кунцево, а там сразу же поместили в палату. И когда я остался один, огляделся, постепенно приходя в себя после аварии, то вдруг почувствовал: я ведь был здесь уже. Вот этот стол так же стоял. Вот это кресло – здесь, да, здесь… Вот эта картина на стене – тот же пейзаж, я его помню…

Спросил вошедшую медсестру:

– Андропов здесь… был… в последний раз? – язык не повернулся сказать: умирал.

Она кивнула: да, здесь.

За шесть лет я как-то стал забывать больничную палату

Юрия Владимировича, последний, прощальный визит к нему. И вот столько лет спустя я вновь сижу на жестком стуле перед знакомым глубоким креслом. Только теперь пустым.

Что я тогда не успел спросить у Андропова? Что-то важное, наверняка. Засуетился, заторопился, ушел. Навсегда. Он сам сказал: идите.

8 февраля 1984 года вечером мы с женой прилетели в родной Свердловск. Людмила Сергеевна – с оказией: навестить маму, сестер и брата, живущих там. Я – по делу. Надвигались выборы в Верховный Совет СССР, еще те выборы, когда все было расписано заранее: кто и куда. Меня выдвигали кандидатом в депутаты в четырех рабочих районах города.

Заранее расписанный день 9 февраля включал посещение Уралхиммаша, камвольного комбината, обязательные, хотя интересные и полезные мне встречи, разговоры, летучие интервью. Ни я, ни тенью сопровождавший меня первый секретарь обкома Ельцин (по должности положено было – тенью, а Борис Николаевич хорошо умел блюсти должность) ничего не знали о событиях в Москве.

10-го с утра опять вместе поехали на Верх-Исстский металлургический, бродили по цехам. На выходе из очередного нас поймал кто-то из дирекции завода, сказал: вас срочно Москва разыскивает. Решили позвонить позже, пошли дальше, после одиннадцати (десятый час в Москве) приехали в новый госпиталь для ветеранов войны. Там – главврач: срочно звоните в Москву. С помощью переносной высокочастотной станции связался с заведующим Общим отделом ЦК Боголюбовым, спросил: в чем дело? И услышал в ответ: Юрий Владимирович вчера вечером умер. Сегодня заседает Политбюро, в понедельник, 11-го, – Пленум…

Все отменили, быстро вернулись в гостиницу, я вновь связался с Москвой, попросил телефонистку соединить меня с Черненко.

Тот спросил сдержанно:

– Ты в курсе?

– Да. Что мне делать? Лететь в Москву или оставаться? У меня в семнадцать ноль-ноль местного встреча с активом.

– Решай сам, – сказал Черненко. – Сообщение о смерти передадим как раз в семнадцать, но по московскому… Я даже не знал, что Политбюро уже рекомендовало его на пост Генерального секретаря.

А что самому решать? Проводить встречу и никому – ни слова? Кощунство! Отменить ее? Тогда надо объяснить причину, а она до официального сообщения не существует…

Решили с Ельциным: поедем во Дворец молодежи, там видно будет.