Селдон умолк, отхлебнул холодного сока, не спуская глаз с лица Челвика.
– Ну? – поторопил его Челвик. – И что потом?
– Однажды Дорс рассказала мне историю о руке, лежащей на бедре. Ничего, казалось бы, особенного – совершенно тривиальная, забавная история. Но Дорс сделала вывод о том, что моральные нормы в различных мирах и в различных секторах Трентора различны. И мне показалось, что она говорит о тренторианских секторах, как о совершенно разных мирах. Тогда я подумал: «Ну вот, было у меня двадцать миллионов миров, а стало двадцать пять миллионов восемьсот». Различие было невелико, так что я позабыл об этом и больше не вспоминал. Но, путешествуя из сектора в сектор, переезжая из Имперского Сектора в Стрилинг, из Стрилинга в Микоген, оттуда – в Даль, а из Даля – в Сэтчем, я сам убедился, насколько они различны. Тогда я подумал, что Трентор – не единая планета, а комплекс разных миров, но главного я все еще не понимал.
И только речи Рейчел – видишь, даже хорошо, что в конце концов меня захватил Сэтчем, хорошо, что бесшабашность Рейчел довела ее до таких грандиозных планов – так вот, когда я послушал Рейчел, которая утверждала, что важен лишь Трентор да еще кое-какие близлежащие планеты. «Трентор – сам по себе Империя», – сказала она, а про остальные миры заметила, что они не имеют значения.
В то самое мгновение мне стало понятно то, что, видимо, уже давно зрело в мозгу. С одной стороны, на Тренторе – необычайно сложная социальная система. Он представляет собой конгломерат восьмиста более маленьких миров. А это – достаточно сложная система для того, чтобы на основании сведений о ней разработать психоисторию, которая при этом намного проще целой Империи, а значит, здесь легче опробовать психоисторию практически.
Что касается остальных двадцати пяти миллионов планет, то они-таки действительно не имеют значения. Да, конечно, они оказывали и оказывают определенное влияние на Трентор, а Трентор – на них, но это все – явления второго порядка. Если бы я смог заставить психоисторию заработать в первом приближении, на Тренторе, то затем можно было бы ввести модификации, обозначающие второстепенное влияние остальных миров. Понимаешь, о чем я говорю? Я искал один-единственный мир, одну планету, чтобы начать от нее отсчет ради внедрения психоистории в практику, в далеком прошлом, и все это время единственный мир находился у меня под ногами.
– Прекрасно! – облегченно и довольно воскликнул Челвик.
– Да, но все еще впереди, Челвик, Я должен досконально изучить Трентор, провести математическую проработку полученных данных. Может быть, если удача не отвернется, я успею получить ответы, пока жив. Если нет, это сделают мои преемники. И не исключено, что Империя может погибнуть и распасться на части до того, как психоисторией можно будет воспользоваться практически.
– Я сделаю все, чтобы помочь тебе.
– Знаю, – кивнул Селдон.
– Значит, ты доверяешь мне, несмотря на то что я – Демерзель?
– Абсолютно доверяю. Бесповоротно. Но потому, что ты – не Демерзель.
– Но я – это он, – возразил Челвик.
– Нет. Ты такой же Демерзель, как и Челвик.
– О чем ты? – широко раскрыл глаза Челвик и откинулся на спинку стула.
– О том, что имя «Челвик» ты выбрал по совершенно определенной причине. «Челвик» – немного измененное слово «человек», верно?
Челвик молчал, пристально глядя на Селдона. Наконец Селдон проговорил:
– Потому что ты не человек, верно, Челвик-Демерзель? Ты – робот.
Глава девятнадцатая
Дорс