У нее все хорошо: вот что было плохо. Накатила и все поглотила пустота. Внутри все было заполнено пустотой, этим клейким веществом вселенной, которое иногда называют «пространством»…
Стало стыдно перед самим собой за написанные когда-то слова «боюсь, что навсегда». Стиль Пьеро. Или того хуже: Арлекино. Нет, пуделя Артемона. Что «навсегда»? Навсегда отдать сердце девушке, которая забыла тебя, как милую плюшевую утеху, через пять минут?
Тут дело даже не в этом. Тут все глубже, проще и страшнее. Я прожил жизнь – и до сих пор верю в то, чего не бывает. Первая же встречная девушка поставила меня на место. Я прожил жизнь печальным клоуном, верящим, что есть молочные реки с кисельными берегами.
Решение пришло само собой. Вот он уже сидит за столом и ручка прыгает по равнодушному белому листу, едва поспевая за мыслями, четко, в затылочек выстраивающихся в ряд, словно шеренги на плацу, рота за ротой, накапливаясь в целую армию, которой уже море по колено. «Все должно быть достойно наших отношений. Я знаю, что ты, скорее всего, не можешь не уйти от меня. И я тебя не виню. Я готов к этому. Но уйти можно по-разному. Это надо сделать красиво. Достойно. Ты ушла так, как будто тебе нечего терять. Будто меня не было и нет. Не надо предавать меня, Заяц. Меня, наши чувства. Себя. Я чувствую себя отработанной черной, грязной рудой, развалившимся на куски материалом. Извини, но я будто измарался в пошлости… Тут дело не в ревности… Я украл деньги, я собирался украсть тебя, но я не чувствовал себя преступником. Сейчас же я чувствую себя соучастником грязного дела…»
Словом, написал злое письмо.
Герман приготовился ждать Еву в скверике целую вечность, начиная с самого утра. Время уже не имело значения. Опять припекало, а в душе царила зимняя звенящая пустота, заполненная разряженным морозным воздухом. Кислорода явно не хватало, стоять было тяжело. Но она вышла вскоре после того, как он появился. Как будто тоже искала с ним встречи. Он подошел к ней, нащупал в кармане ребристый конверт, с бритвенно острыми краями, словно лезвие топора палача. Но его остановило ее окаменевшее лицо, постаревшее и такое милое. Она произнесла обессиленным шепотом, глядя куда-то сквозь него:
– Я проплакала тогда всю ночь. Меня заперли, отобрали телефон и не выпускали до тех пор, пока я не согласилась выйти замуж за Женю. Я долго отказывалась принимать пищу, голодала, а потом… мама… У меня нет никаких сил и чувств. Пожалей меня. Оставь меня. Я не знаю, что сказать. Все кончено.
«Снеговики в жару не живут», – по-дурацки подумалось ему, и он сказал:
– У тебя перестали блестеть глаза.
На душе сразу стало легче. Это было просто физическое ощущение: с твоих плеч сняли небосвод. Стало легче дышать, плечи распрямились. Герман Алексеевич с удовольствием подумал: «Опущу-ка я письмецо в мусорный контейнер. Там ему самое место».
17
Она ушла.
Он по-прежнему стоял, не в силах сдвинуться с места.
Казалось, небо, оставшись без опоры, упало на землю, все вокруг покрывается гарью и пеплом. Только произошло это неслышно и незаметно. Играют дети, светит солнце. Никто не замечает рухнувшего небосвода. Пожалуй, этот милый абсурд мало похож на гибель звезды. Или все же похож?
Непонятно было, как жить дальше: стоять, идти или падать? Все это забавно напоминало ситуацию со вселенной: неясно, как быть с неукротимой бесконечностью, но Вселенная упорно существует, невзирая на проблемы человека. Так и с любовью. Вроде бы, конец, тема исчерпана и закрыта; но в каком-то смысле все только начиналось. Гибель чего-то одного становится рождением чего-то другого. Да, да, это и есть формула бесконечности. Вселенная родилась оттого, что погибла звезда. Рождение через смерть: гармония. Как же я не додумался до этого раньше! Вот отчего всякому рождению сопутствует легкая печаль (начало жизни – начало пути к смерти), а всякая смерть воспринимается с некоторым облегчением: хуже уже не будет.
Непонятно было, как и зачем продолжать жизнь, зато ясно стало, что он прожил свою жизнь не зря. Любовь и Вселенная, Вселенная и Любовь… Их объединяет бесконечность. А также пространство и время. Любовь – это особая форма времени и пространства. И я там был, мед-пиво пил…
Краем глаза он привычно поймал высоко взошедший диск солнца. Сознание механически отметило: день опять будет солнечным и жарким. Опять…
На душе было темно.
Мужчина двинулся по улице, кажется, в направлении, противоположном тому, куда удалилась Ева, а возможно, и вслед за ней. Земля ведь круглая. Постепенно в такт его шагам заструились мысли, просветляя душевный мрак. Весь мир – сплошные загадки. Куда ни кинь взгляд – везде сплошные тайны. Микробы? Тайна. Есть ли жизнь на Марсе? Загадка. Что такое любовь? Неясно. Что есть истина? Бог его знает. Кто ты такой, кто я такой? Неизвестно.
Мир есть сплошной неведомый туман, похожий на космическую пыль. Таков будет сюжет следующей моей картины. Почти не сомневаюсь, что правдиво изображу то, чего никогда не видел. Космонавты подтвердят.