Прелести анонимных диалогов (СИ)

Поэтому я снисходительно решила прислушаться к его просьбе.

— Я спать хочу, — выдохнула я. — Не шумите, пожалуйста… — я замолчала, подумав, что эта просьба звучит невероятно глупо. Потому что хотелось попросить в первую очередь не шуметь в моей голове. Не шуметь так полюбившейся мне перепиской, гитарным переливом аккордов в тихий и грустный вечер, не шуметь теплыми прикосновениями совершенно другого, но все равно полюбившегося мне человека… Не шуметь своим тяжелым дыханием на моей коже…

Я зажмурилась.

Не шумите в моей голове, пожалуйста…

— А лучше — исчезните.

***

Я старалась взглянуть на происходящие вещи философски и попытаться быть благодарной: за то, что судьба преподносит мне такие жесткие, но важные жизненные уроки — никому никогда не доверяй. Ну и за то, что мой дорогой спутник, Козел Андреевич, всемогущий сыночек ректора, проклятый обольститель, центр вселенной всех любовных сплетен в университете, а по совместительству и милый, любимый человек — Глеб, которому я достала всю душу напоказ…

В общем, он действительно исчез.

Исчез, не оставив после себя ничего, кроме горькой обиды и билета на поезд домой. В номере было пусто, соседняя кровать заправлена так тщательно, будто никогда и никем не разбиралась. Будто я все время и была одна. Здесь, в поезде, в универе… Всю жизнь одна.

Я вдруг подумала о том, как бы хотела, чтобы мама обняла меня и пожалела, и на глаза снова начали наворачиваться слезы. Чтобы пожалел хоть кто-нибудь… Приеду обратно и, наверное, сразу поеду к маме…

Но долго ждать не пришлось. Мамочка встретила меня прямо на вокзале, когда я приехала в свой город. Сочувственно заглянула в мои грустные глаза и, за что я ей безумно благодарна и чему очень удивлена, не стала задавать ни одного вопроса. А просто сказала, что она была у меня дома и приготовила мне очень вкусный ужин.

Тут, к счастью, мои нервы не выдержали и, треснув, громким плачем разошлись по швам. Я обнимала маму, уткнувшись носом ей в плечо, а она стояла и гладила меня по голове, тихо приговаривая:

— Моя взрослая, маленькая девочка… Доченька…

И, удивительно, но от этих слов и слез становилось легче. Но самое удивительное ожидало меня дома…

***

— Сонечка, ты только сильно не пугайся и не сердись на меня, я тебе все объясню, — взволнованно начала мама, открывая дверь моей квартиры запасным комплектом ключей. Меня бросило в жар, я почему-то представила, что Козел Андреевич каким-то макаром связался с моей мамой и, честное слово, сейчас я меньше всего хотела бы увидеть его лицо, но…

— Приехали! — раздался практически родной голос в коридоре, когда мама открыла дверь. — Ма-а-аш! Где ты, женщина?!

Включенный в коридоре свет озарил кучерявую шевелюру Андрея, сделав его похожим на одуванчик. Он улыбался лучезарной улыбкой, от которой самой захотелось улыбнуться, несмотря ни на что. Крепко обняв сначала мою маму, вызвав ее негодование и смех, он потом обнял меня. Так сильно и искренне, что хотелось и смеяться, и плакать… А когда отпустил, все еще улыбаясь, за его спиной я заметила смущенную Машу, стыдливо опустившую глаза.

— Сонь, ты прости…

— Обнимешь меня? — вдруг как-то по-детски спросила я, перебив подругу. Машка, обрадовавшись, что не надо будет объясняться, в миг просияла и крепко обняла меня, поцеловав в щеку. Но затем все же добавила:

— Я с куратором говорила… Она мне рассказала, о чем вы говорили. Мне так стыдно, ты так переживала…

— Я так рада вас видеть — прошептала я ей в ухо.

— Сонька…

Третьи объятия, короткие, но самые крепкие принадлежали Максу, который всегда смущался прикосновений и каких-либо тактильных контактов, но зато был щедр на самые разнообразные комплементы всем представительницам слабого пола.

— Нифига ты исхудала! Крепыш блин! Правильно мамаша тебе пожрать приготовила, погнали на кухню! — пробасил Максим, отчего я снова усмехнулась, немного нервно правда. Мама негодующе повторила слово «мамаша», но затем тоже улыбнулась по-матерински снисходительно.

И в тот вечер я рассказала обо всем, что было на конференции. Почти обо всем, умолчав только о своем разочаровании, о ночи, проведенной с Иваном Андреевичем, выставив все так, будто опозорилась я на конференции от волнения. И теперь, из-за моего побега, я собираюсь переводиться. Друзья мою новость восприняли негодующе, пытались отговорить, скидывая на то, что это вообще не от нашей кафедры мероприятие, но, видя мою уверенность, и, кажется, понимая, что за этим стоит что-то другое, смирились с моим решением. А мама же, надулась и сказала, что это все — мои детские капризы и попытка убежать от ответственности. Но, так же она сказала, что поддержит любое мое решение, если оно в меру адекватное…

А мое решение было, как минимум, непоколебимым и, пожалуй, вполне себе адекватным.

***

Утро, когда я решила идти в деканат и обговаривать условия перевода оказалось на удивление солнечным. В такое утро надо улыбаться всему миру, грезить об отпуске и каникулах, об удачно закрытой сессии, путешествиях… Возможно, о любви…