Прелесть

Голос у нее был безжизненный. Голос женщины, убитой горем. Голос человека, которому не на что надеяться.

Честер Крейн спрыгнул с чалого и опустил взгляд на лежащее в пыли тело.

— Он никому ничего плохого не сделал. — Женщина говорила равнодушно, как будто рядом лежал труп чужого человека. — Мы дом построили, думали тут обжиться. А он прискакал и…

Голос дрогнул, но лицо осталось прежним. Изможденное лицо без признаков жизни.

В дверях появилась девочка. Застеснялась, спряталась за спиной у женщины и уставилась на Крейна голубыми и круглыми, как у совы, глазами.

— Когда его убили? — спросил Крейн.

Женщина впервые посмотрела на него. Не глаза, а две дыры в листе бумаги.

— Как, говорите, ваша фамилия? Крейн?

— Да, верно, — кивнул Крейн. — Окружной прокурор из Уайлдкэт-Сити. Ехал мимо…

— Законник?

— Вроде того, — сказал Крейн. — Видите ли, я…

— Так что же вы сидите сложа руки? — Голос женщины стал похож на человеческий, в нем появился намек на эмоции. — Нас убивают, а вы только смотрите. В чем наша вина? Мы имеем право здесь жить, никому не мешаем. Разве можно нас отстреливать, как собак?

Голос снова дрогнул, и Крейн решил, что сейчас она заплачет. Ему даже хотелось, чтобы она заплакала, ведь как-то ненормально это, когда женщина сидит в двадцати футах от убитого мужа, а в глазах у нее ни слезинки.

Крейн прошел по двору, наклонился и поднял мертвеца. У того на груди жилет был окрашен кровью, на спине — выходное отверстие с рваными краями. Джека Робинсона застрелили в упор из чего-то мощного.

Труп оказался тяжелым. Крейн пошатывался под его весом.

Женщина посторонилась, и он внес мертвеца в дом.

В хижине было бедно. У печи отвалилась ножка, вместо нее подложили камень. В центре единственной комнаты стоял шаткий стол, а под ним лежали ящики, служившие стульями. В углу — самодельная койка.

Крейн осторожно опустил на нее Робинсона, снял с колышка плащ и накрыл мертвеца. Из-под плаща нелепо торчали стоптанные ботинки.

Миссис Робинсон встала у стола. Девочка цеплялась за ее юбку.

— Чем еще помочь? — спросил Крейн. — Могу впрячь коня в повозку и отвезти вас к соседям.

Женщина помотала головой:

— Лучше заедьте к ним и скажите, что случилось. Нам помогут.

— И еще, — сказал Крейн. — Видели того, кто стрелял?

Женщина кивнула:

— Его звать Чарли. Гоняет скотину для Брита.

— Рыжий?

Она снова кивнула, и Крейн наконец-то увидел у нее в глазах слезы.

— Значит, Чарли Керк, — предположил Крейн.

— Неизвестна мне его фамилия, — сказала женщина.

— Что собираетесь делать? — спросил Крейн. — Здесь вам оставаться нельзя.

— Не знаю, мистер. О таком я еще не думала. А что мне делать? Тут уже ничего не исправишь.

Слез в глазах больше не было, лицо снова превратилось в жуткую маску одиночества и отчаяния. Эта женщина разучилась чувствовать. Даже плакать разучилась.

— Примите мои соболезнования, — сказал Крейн. — Сделаю все, что смогу.

Женщина, похоже, не услышала.

Усевшись в седло, Крейн оглянулся. Миссис Робинсон снова сидела на пороге. Девочка забралась ей на колени. Обе смотрели на пустую равнину.

На горизонте виднелась крошечная точка соседской хижины. Крейн пришпорил чалого, и тот галопом пустился вперед.

Даже не верится. Не верится, что ковбой, пусть даже и Чарли Керк, взял и убил человека безо всякой на то причины. Как-то не по-человечески.

Тем более что Чарли работает на старого Джона Фентона по прозвищу Брит. Фентон вспыльчив и скор на расправу, но он вряд ли подослал бы наемника. Если ему вздумается прикончить поселенца, приедет и убьет своими руками.

К тому же Крейн прекрасно помнил, что у старого Джона Фентона есть дочь по имени Бетти.

Ник Гьюлик сидел на верхней перекладине хлипкой ограды. Его зубы сжимали коричневую самокрутку. Дым от нее тянулся к левому глазу.

— Здорово, Крейн, — сказал Гьюлик, когда чалый остановился возле хижины.

Голос у Гьюлика был скрипучий, и Крейн терпеть его не мог.

— Что там у Робинсонов? Я слышал выстрел, а то и два.

— Убили его, Робинсона, — ответил Крейн. — Миссис Робинсон попросила заехать к тебе и рассказать.

В черной шляпе, надвинутой на глаза, Гьюлик был похож на ворону. Он сидел на ограде и молчал.

— Нужно ей как-то помочь, — продолжал Крейн. — Сидит на пороге, а дома еды на день, от силы на два.

— Нам всем нужно как-то помочь. — Гьюлик злобно сплюнул в пыль. — Эти чертовы скотоводы совсем распоясались. Творят, что пожелают. Убивать их надо!

— Об этом я и хочу поговорить, — сказал Крейн. — Сегодня вечером собираемся в суде. Посудачим на эту тему. Может, придумаем, как вам дальше быть.

— Придумаем, говоришь? — Гьюлик скривил физиономию в кислой ухмылке. — Нечего тут придумывать. — Он хлопнул ладонью по кобуре.

— Ты, Гьюлик, не прав, — рассудительно сказал Крейн. — Стрельбой такие вопросы не решаются. Хочешь начать войну за пастбище? Да вас в порошок сотрут. Оно тебе надо? Вот и мне не надо.

— Без тебя разберемся. Тот малый, что Робинсона порешил, считай, что сам в петлю полез.

— Гьюлик, я тебя предупреждаю, — отчеканил Крейн ледяным тоном, — если вздернете его, пойдете под суд. Я за этим прослежу.