Прекрасные создания

Когда моя нога опустилась на вторую ступень, дом содрогнулся. Свечи в древнем канделябре качнулись надо мной, забрызгав воском лицо. Я пригнул голову и отступил назад. Внезапно лестница выгнулась под моими ногами и с щелчком отбросила меня в холл. Я упал на ягодицы и заскользил по полированному полу в направлении прихожей. Рис и тетя Дель отскочили в стороны, но я сбил с ног малышку Райан — прямо как шар, сносивший кегли на дорожке в боулинге.

Поднявшись с пола, я сердито крикнул:

— Лена Дачанис! Если ты еще раз выбьешь лестницу из-под моих ног, я отправлю жалобу в дисциплинарную комиссию.

Я снова поднялся на две ступени. Ничего не случилось.

— Мне придется позвонить мистеру Холлингсворту и лично подтвердить, что ты являешься опасной лунатичкой.

Перескакивая через две ступени, я добрался до первой площадки.

— Потому что если ты сбросишь меня вниз, то именно такой и будешь. Лена, ты слышишь меня?

В моем уме что-то щелкнуло, и раздался ее голос:

«Ты ничего не понимаешь».

«Я знаю, тебе страшно, милая. Но, закрывшись в своей комнате, ты не улучшишь ситуацию».

«Уходи!»

«Нет».

«Я говорю серьезно, Итан. Уходи. С тобой может случиться беда».

«Я не могу».

Я встал у порога ее комнаты и прижался щекой к прохладной двери. Мне хотелось быть рядом с ней, так чтобы еще раз пережить приближение сердечного приступа. Но пока она подпустила меня лишь к порогу комнаты. И приходилось довольствоваться только этим.

«Итан, ты здесь?»

«Да».

«Мне страшно».

«Я знаю, Лена».

«Я не хочу, чтобы ты пострадал».

«И я не хочу».

«Итан, мне так больно разлучаться с тобой».

«Тогда не покидай меня».

«А что случится, если я уйду?»

«Я буду ждать тебя».

«Даже если меня заберет Тьма?»

«Даже если ты станешь чернильно-темной».

Она открыла дверь и затащила меня в комнату. Звучала музыка. Я узнал эту песню. В ней чувствовался гнев. Хард-рок. Тяжелый металл. Но слова были теми же.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,
Шестнадцать неразвеянных тревог,
Шестнадцать снов, и плач в ответ
Чрез годы, словно верный пес у ног.

Наверное, она плакала всю ночь. Скорее всего, так оно и было. Когда я прикоснулся к ее щеке, там все еще оставались полоски от слез. Я сжал ее лицо в ладонях, и мы начали молча раскачиваться в такт мелодии.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.
От перекатов грома глохнут уши.
Шестнадцать миль осталось до нее.
Шестнадцать страхов мучат души.

Через ее плечо я увидел, что комната в руинах. Штукатурка потрескалась и отвалилась от стен. Раскрытые дверцы шкафа болтались на полусорванных петлях. Вещи валялись на полу, как будто их разбросал торопившийся вор. Оконные стекла были разбиты. Без них узкие рамы с металлическим каркасом выглядели как тюремные решетки древнего замка. И пока музыка оплетала нас невидимыми лентами, несчастная заключенная прижималась ко мне и не сводила с меня зеленых глаз.

А песня продолжалась:

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,
Шестнадцать раз искать ответ.
Шестнадцать близких встанут в круг,
Шестнадцать ран, спасет лишь друг.

Когда я был здесь в прошлый раз, надписи, выражавшие сокровенные мысли хозяйки, покрывали только потолок. Теперь же все открытые поверхности были исписаны знакомым почерком. У самого потолка шла строка: Одиночество — это попытка удержать любимого, когда ты знаешь, что удержать его невозможно.Стены гласили: Даже потерявшись во тьме, мое сердце найдет тебя.На каркасе двери виднелась надпись: Душа умирает и тоскует о руках того, кто заботится о ней.На зеркалах чернели строки: Если бы я могла найти безопасное убежище, то уже сегодня была бы там.Даже боковые стенки шкафа пестрели фразами: Самый темный свет дня найдем меня здесь — ту, которая ждет и за которой всегда наблюдают.Последняя надпись словно подводила итог ее размышлениям: Разве можно убежать от самой себя?В этих строках отражались ее тяжелые раздумья. Я слышал их и в песне.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.
Светило скоро даст ответ.
Страницы Тьмы заговорят,
Сумеешь ли проклятье снять...