Прекрасная пастушка

Непроглядная тьма за окном прятала ответы на отчаянные вопросы, она не собиралась даже намекнуть ему на причину, почему Виля не верила.

Поэтому ему надо догадаться самому.

Потому, что он моложе ее? Потому, что он ветреный? Потому, что он ненадежный?

На все эти вопросы он мог смело ответить — да.

А что же тогда ей нравилось в нем? Кого она любила в нем? Она любила овцебыка, усмехнулся Саша. Большое мохнатое животное, которое хорошо владело своим телом и инстинктами…

Саша покрутил в пальцах рюмку, на дне ее осталась темно-коричневая лужица армянского коньяка.

Выходит, Виля оказалась недалека от истины. С тех пор как они расстались, он не поинтересовался ни разу, как она живет. И вообще жива ли.

Что это? Провалы в памяти? Поверхностность чувств? Почему он такой?

Раньше Саша никогда не думал об этом. Самокопание — не его удел. Но сейчас, на трезвую голову после выпитой бутылки коньяка, он мог сформулировать то, что всегда о себе знал: увлеченность собой, собственной жизнью, неудержимое стремление к новым ощущениям. Постоянно, всегда.

Впрочем, с годами он с недоумением осознавал — ощущения повторяются, но он не верил в это до конца и с еще большим рвением устремлялся на поиски новых.

Выходит, Решетников, ты по-прежнему Сито-Решето? И жизнь твоя утекает в дырки…

Он покрутил головой и уперся локтями в стол. Положил голову на ладони и сильно вдавился в них лицом. Руки пахли коньяком.

Если честно, то в какой-то мере его удивила собственная реакция и собственная сила отчаяния на новость, которую он услышал от приятеля,

Может быть, потому, что у Вили родился мальчик? И в нем, Решетникове, так отчаянно завопил голос продолжения рода, который сидит в каждом мужчине? Значит, где-то глубоко в мозгу у него сидела тоска по сыну, но он дерзко заталкивал ее обратно, подальше, желая стать сыном самому себе, и поэтому — а ведь на самом деле именно поэтому, осенило его внезапно, — он остался таким попрыгунчиком в свои-то годы.

Так что же, он проживает чужую жизнь? Жизнь собственного сына?

Он замер.

Чужую жизнь? Ну конечно, если бы у него был сын, тогда он поделился бы с ним частью своей жизни. Но он не сделал этого, он все взял себе, полагая, что справится сам… С двойной-то ношей?

Зайдя в тупик в результате несвойственных ему долгих и мучительных размышлений, Решетников поднял голову и потянулся к бутылке. Поднял ее, покачал — пусто. Он поставил ее на место и вздохнул.

Павел сказал, что, по слухам, которые бродят по Арктике, мальчика после смерти Лены кто-то увез на материк. У Вили никого не было ни в Сибири, ни на Севере. Ее предки вышли из Белоруссии, но она давно осталась совсем одна.

Выходит, его сына кто-то сейчас растит. Мальчик считает чужого мужчину своим отцом, он никогда не узнает, откуда у него привычки, дурные и хорошие, почему у него такой цвет волос, а не другой. А интересно, у него рыжие волосы?

Ему никогда об этом не узнать.

Он застонал.

Мальчик, наверное, не помнит и свою настоящую мать.

Саше представилась большая круглая Земля, и он маленькой точкой на ней, его сын — еще меньшей точкой, а Виля — точкой в самой земле. Все рядом, но не вместе.

Решетников снова опустил лицо на руки. Он плакал впервые в своей взрослой жизни. Слезы текли в ладони, от его дыхания они пахли коньяком, а он не мог остановиться.

Павел храпел на диване, выводя такие музыкальные рулады, что, если бы Решетникова не выгнали из музыкальной школы, он вполне мог бы записать в нотную тетрадь музыку пьяного храпа и продать кому-нибудь. Какая удача, подумал он, наконец отнимая руки от лица, никто никогда не узнает, что самый веселый в мире мужик, самый бесшабашный, способен пустить слезу.

Со школы, он вполне мог бы записать в нотную тетрадь музыку пьяного храпа и продать кому-нибудь. Какая удача, подумал он, наконец, отнимая руки от лица, никто никогда не узнает, что самый веселый в мире мужик, самый бесшабашный, способен пустить слезу.

Не важно, если даже и после того, как выпил пол-литра коньяку в одиночку.

Утром Сашу разбудил телефонный звонок. Голова трещала, он с трудом оторвал ее от подушки.

— Вопрос на засыпку, — произнес незнакомый женский голос. — Что такое ОВ?

Мгновенно в памяти возник экран телевизора и реклама.

— Женские тампоны. И подите к черту со своими опросами! — Он швырнул трубку рядом с аппаратом, чтобы не приставали к нему с утра с глупостями. Трудная ночь самокопания прошла, надо выспаться и прийти в себя. Надоели эти опросы. Кто продает телефонные номера этим горе-социологам? Он бы точно врезал ему сейчас по морде.

Рита покрутила трубку в некотором недоумении, потому засмеялась. Что ж, каков вопрос, таков и ответ. Но этот ответ она и сама знает. Не тот он, совсем не тот. ОВ — это не тампоны.

И Решетников сейчас не тот. Наверное, развлекался всю ночь, подумала она, но эта мысль на сей раз не вызвала у неё чувства ревности.