Прекрасная пастушка

— Оттопыривают уши, а не губы, — поправлял отец, если присутствовал при воспитательном моменте, что случалось редко, поскольку отец, как и полагается идеологу высокого ранга в обкоме партии, горел на работе. Он курировал местную прессу и постоянно негодовал из-за опечаток и стилистических погрешностей, хотя сам был инженером, а не филологом по образованию. Мог ли он терпеть безобразное обращение со словом у себя дома?

Санек, как звал его отец, знал, что теперь родители станут разбираться между собой, и уносил подальше свою выпяченную или оттопыренную губу, как и все остальное хозяйство, с глаз долой.

Почему-то при свидании с домом и матерью всегда лезут в голову мелочи прошлой жизни и отвлекают от главного.

«А ты хотел бы сейчас думать о главном? О том, почему на самом деле удираешь раньше времени, почему не пошел на встречу с Ритой? Не хитри, дружок, с собой-то зачем хитрить!» — говорил себе Решетников.

— Мама, я…

— Ты обязан приехать на очередную годовщину смерти отца. Круглая дата. Соберутся люди. Я должна показать им сына, в конце концов.

— Хорошо, хорошо, я приеду. Я вернусь к тому времени, обязательно.

— Я думаю, твои овцебыки тебе все-таки не дороже матери и отца.

Когда мать пускалась в сравнительный анализ ценностей, это означало крайнюю степень раздражения на собственного сына. Сейчас пойдет перечень…

— Ты до сих пор не женат. Потому что ты безответственная личность. Я никогда не ожидала, что у меня вырастет такой сын. Как хорошо, что твой отец не дожил до этого…

— Мама…

— Дай мне сказать все, что накипело. Я знаю, у тебя много женщин. Ты их меняешь, сам не понимая, что ищешь. Я уверена, Шурик, если мужчина меняет одну женщину за другой и никак не может остановиться, то он просто-напросто трус. Это значит, он понятия не имеет, что делать с одной-единственной.

Саша открывал и закрывал рот, пытаясь возвести словесную дамбу, через которую не перелился бы поток материнских слов. Ему казалось, что они были у нее припасены в каком-то огромном словохранилище, и поэтому никак не удавалось этот поток унять.

— Женщина требует заботы, — продолжала мать, — внимания, полноценной семьи, наконец. — На секунду мать умолкла, сложила руки на груди, словно закрываясь от надоевших ей попыток сына унять ее, и Саша почувствовал нутром, что сейчас она собирается ранить его как можно больнее. — Я не удивлюсь, — мать откашлялась, — если по свету бродят мои неприкаянные внуки, которые даже не подозревают, что у них есть бабушка… Бабушка, которая готова их любить, которая грезит ими во сне.

Сердце Саши дернулось. «Ах, мать, ты и сама не знаешь, какую струну задела. Или догадываешься, потому и задела?»

— Они не представляют, кто их отец. Они, может быть, голодают, а у меня столько всего… лишнего. — Глаза матери блестели.

Это уже что-то новое. Возраст берет власть даже над его железной матушкой. Александру Игнатьевичу это не понравилось. Он не любил слабость в сильных людях. Она им не идет, она намекает на опасный синдром — никто не способен оставаться сильным до конца, все ломаются.

— Мама, перестань. У тебя нет никаких оснований говорить так. Я ничего не знаю ни о каких детях. Я никогда и никому до сих пор не обещал жениться ни в шутку, ни всерьез.

— Но сейчас такие женщины… — Серафима Андреевна покачала головой. — Они хотят иметь ребенка и воспитывать его в полном одиночестве, они не сообщают о его рождении даже отцу.

Саша чувствовал, как закипает.

— Мама, если мы коснулись этой темы, весьма щекотливой, то я скажу тебе: я всегда забочусь о безопасности.

Мать открывала и закрывала рот, потрясенная откровением сына. Она расцепила руки и опустила их по бокам, сжимая и разжимая пальцы. Она была потрясена, хотя считала себя вполне просвещенной женщиной, но, выходит, лишь до какого-то предела. Она могла и не такое обсуждать с подругами, но с сыном!

Наконец она взяла себя в руки и пристально посмотрела на Сашу.

— Бедный ты мой. Ты даже представить себе не можешь коварство и изобретательность нынешних женщин…

Они кое-как помирились с матерью, выпили крепкого чая с халвой перед его отъездом на вокзал. Мать вырвала у сына обещание приехать на годовщину смерти отца.

* * *

Теперь Александр Игнатьевич оказался в привычной обстановке, у себя дома, в Нижнем Новгороде, в своей квартире с видом на кремль.

Он поставил тарелку со взбитым омлетом в микроволновку, в который раз мысленно поблагодарив приятеля за совет. Иначе на сковородке омлет давно бы подгорел, а он, вместо того чтобы вынуть его желтым и пушистым, драил бы дно металлической щеткой под струей воды и чертыхался. По-прежнему голодный.

Он слышал, как печка ему позвонила, мол, все готово, но он не двинулся с места.

Оказывается, что-то в словах матери его задело гораздо сильнее, чем он думал. Он-то рассчитывал, что приедет к себе домой и все мигом выветрится из головы. Ни на какой Таймыр он не собирался, у него остались дни педагогического отпуска, лекции начинались с сентября. Но сейчас он очень живо представил себе Таймыр и себя там.