Прекрасна и очень опасна

Ты…
Свет очей моих и мрак желаний – ты.
Счастье и беда мои – все вместе! – ты.
Когда смотрю в твои глаза, тогда живу.
Неужто снам моим не сбыться наяву?

Я душу дьяволу с восторгом заложу,
Я в церкви свечи воску белого зажгу.
Мне все равно, молиться или проклинать,
Чтоб только раз, хоть раз тебя поцеловать.

Лида заметила, что певица пристально поглядывает иногда в сторону будки звукооператора, словно там сидел этот некто, к кому она обращала свои слова.

Ты…
Меня не любишь и не хочешь ты,
И сокрушает время все мои мечты.
Обречена я наблюдать из темноты,
Как в танце кружишься по сцене жизни ты.

Глаза твои – о злая сила, смерть моя!
Никто, никто тебя не любит так, как я.
Давно желаньями бредовыми живу,
Но снам моим, увы, не сбыться наяву.

Ну что тут стало с бедными дамами! Певица кланялась, кланялась, улыбалась, улыбалась – аплодисменты не утихали.

Наконец она махнула рукой – из будки выбрался невысокий, довольно хлипкий парень лет двадцати четырех, не больше. Его пышные, можно сказать, роскошные волосы были связаны в хвост, тонкое лицо пылало от смущения.

– Позвольте представить вам моего мужа, композитора, аранжировщика, автора всех, вернее, почти всех моих песен – Олега Сиверцева!

«Ее муж?!» – Лида покачала головой.

В ее представлении мужем такой яркой и эффектной женщины, как эта певица, должен быть какой-нибудь «новый русский», но не толстопузый дебил с пальцами веером, а хамовато-утонченный джентльмен с прочным капиталом, англизированной внешностью, уложенными в парикмахерской волосами и маникюром, с «бизнес-английским». Простонародное его происхождение выдает только привычка материться по поводу и без повода, а также сугубо нижегородский выговор с неистребимыми «чо», «всеж-ки» и «без пя-ать». Ну и, конечно, трудности в обращении со столовыми приборами. И вдруг на тебе! Какой-то мальчик – явно моложе жены лет на пять, а то и больше. Но, видимо, очень талантлив, она за него держится двумя руками. Композитор, аранжировщик… У этих творческих людей всегда сложности в семейных отношениях! Женщины даже фамилию мужа не всегда берут, чтобы сохранить иллюзию независимости. Хотя у этого мальчика звучная фамилия – Сиверцев. Вполне годится для сцены!

И тут Лида сообразила, что не знает ни фамилии певицы, ни даже ее имени.

Обернулась к соседнему столику, где сидели четыре барышни, настолько разомлевшие от вина и душевной музыки, что предприимчивый мужик мог бы взять их сейчас голыми руками. Беда – ни одного такого мужика в пределах досягаемости не было! Американцы не в счет, само собой.

– Девушки, извините, а вы не знаете, как ее зовут? – спросила Лида.

– Кого? – склонились к ней разом все четыре красотки.

– Певицу. Как зовут певицу, не знаете?

Красотки дружно откинулись на спинки стульев и воззрились на Лиду, мало сказать, потрясенно. С громадным осуждением!

– Нет, вы серьезно? – наконец спросила одна.

– А что такое?

– Вы серьезно не знаете Майю?! – воскликнула другая.

– Да ладно, может, она из другого города, – попыталась урезонить их третья. – Вы из другого города, да?

– Что ты такое говоришь? – перебила четвертая. – Как она может быть из другого города, если тут собралась только «Мэри Кей»?

– Я из Саратова, – брякнула Лида первое, что в голову пришло, чувствуя, что дело доходит до крутой разборки. – Из саратовской «Мэри Кей». Приехала перенимать опыт – ну, меня и пригласили на вечеринку. Поэтому, простите, я не знаю никакой Майи. Это певицу так зовут?

Барышни кивнули, но глядели они при этом уже не на Лиду. Их взоры с каким-то молитвенным выражением были обращены к сцене, на которой вновь заиграли алые сполохи.

Олег Сиверцев успел уйти за пульт, и теперь в зал полилась музыка, показавшаяся Лиде щемяще-знакомой.

А при первых же словах ее словно током ударило! Потому что это была та самая песня.

Кружится снег – зима пришла опять,
Закат в крови – и жизнь к закату мчится.
Теперь настало время вспоминать
Тебя, моя прекрасная волчица!

Та самая песня, под которую умер Сергей! Лида узнала ее сразу, хотя до этого слышала лишь единожды. Оказывается, каждое слово врезалось в память.

Песню про «хорошего-красивого» и даже «Belle» Майя исполняла совсем иначе. Она просто пела. Здесь же стонало ее страдающее сердце.

И Лида вдруг осознала: это была не просто та самая песня. Это был тот самый голос!