Прекрасна и очень опасна

– Ишь ты! А у меня такой нету! Где ж это мы снимались? Давно, слушай, у меня волос-то еще сколько было, прямо есенинский чуб! А Серега-то какой… умри, Голливуд! Эх, сколько лет… иных уж нет, а те далече, как Саади некогда сказал. Нет, серьезно, это мы где? Хотя знаю, знаю! Да у Надюшки же Васиной на даче! Точно, во-он домик вдали за деревьями виднеется. А мы, должно, на шашлычках отрываемся. Неужели ты Надюшку Васину не помнишь? Хотя да, ты у нее ни разу не была, у тебя была своя тусовка. Она теперь знаешь кто? Завкафедрой в универе, представляешь? На радиофаке чего-то там возглавляет… забыл, как называется. Сопромат, что ли? Кстати, на радиофаке сопромат проходят, нет? Не знаешь? Ну и хрен с ним, короче. Надюшкин телефон я сейчас по-ищу, а живет она на Свободе, это же совсем рядом с тобой. Можешь позвонить, а можете и пересечься где-то, она будет рада от Сереги привет получить, она всегда говорила, что твой брат – один из лучших людей, каких она только знала…

Вадик суетливо полез в ящики письменного стола – в один, другой, третий, – и только тут Лида, малость отупевшая от его гнусавой, насморочной скороговорки, сообразила, что Вадик собирается втюхать ей координаты какой-то Надюшки Васиной – дамы, может быть, и приятной во всех отношениях и к Сереже прекрасно относившейся, однако совершенно ей, Лиде, не нужной. А нужна ей Майя, которую Вадик на снимке как бы даже и не заметил. Почему?..

Да понятно, почему. Он убежден, что Лида не может не знать Майю! Ему даже фантазии не хватит вообразить обратное!

Ну что ж. Приходится признать, что очень бедная у Вадика фантазия.

Теперь такой вопрос: открыть Вадьке глаза на его ошибку или сделать вид, что он прав? Но не напугает ли его признание Лиды, что она знать не знает бывшую любовницу брата? Как бы тут не ошибиться, как бы не взять неверную ноту, не переиграть! Вадик – он просто валяет из себя жизнерадостного валенка, а чуть ему покажется что-то не так, мигом замкнется, как улитка в раковине, и поди выковырни его оттуда!

А может быть, ничего и не надо усложнять? Быть проще?

Быть проще – означает сказать ему чистую правду…

– Вадик, да ты не ищи этот дурацкий телефон, – выпалила она, подчиняясь внезапно пробудившейся интуиции. – Подожди, слышишь? Я тебе наврала. Я к тебе совсем не за Надюшкиными координатами пришла…

Вадькина голова высунулась из-за стола. Он молча уставился на Лиду, потом встал, опираясь на столешницу, выпрямился и стащил с лица марлевую маску.

Вытер заметно вспотевшие щеки и лоб.

– Уф-ф! – вздохнул с явным облегчением. – Ажно взопрели озимые, как говаривал старик Ромуальдыч.

– Инда, – усмехнулась Лида.

– Чаво? – вскинул брови Вадик.

– А того, что не ажно, а инда взопрели, как утверждал означенный старик, – пояснила она.

– Ну и хрен с ним, – мотнул головой Вадик. – Главное, что они взопрели – и я вместе с ними. Знаешь, я так и понял, что про Надьку – это только дымовая завеса. С тех пор как Майя мне позвонила и рассказала, что видела тебя в «Красной волчице», я не сомневался, что ты рано или поздно ко мне придешь – посмотреть …

Та же интуиция, которая вдруг вылупилась из кокона временной спячки, словно бабочка, коснулась крылышками губ Лиды и не дала им сказать какую-нибудь провальную дурь, типа: «Посмотреть? На что посмотреть?!» Она промолчала, только кивнула, словно признавалась в чем-то – сама не знала в чем.

– Ладно, пошли, – со вздохом произнес Вадик. – Честно говоря, я обещал никому ничего не показывать… сама понимаешь, кому обещал. И все живу будто в коммуналке с призраками. Вот уже сколько лет прошло, а я словно жду: вдруг позвонят в дверь, встанет Майка на пороге и скажет: «Чао, бамбино, сорри!» И сунет мне полтинник баксов. Это значит – гуляй, Вадичка! И я гулял – ночь, полночь, за полночь. Ну, оно того стоило: какая у меня, к черту, зарплата! Правда, признаюсь тебе, Лидочек… – Вадик хитро усмехнулся и понизил голос, на всякий случай опасливо оглянувшись, словно кто-то мог его подслушать… может быть, те самые призраки, о которых он рассказывал? – Честно скажу: иной раз, особенно зимой, когда сильно морозило и надоедало торчать на вокзале или мотаться по улицам, я возвращался – тихо, тихонечко, как мышка… цып, цып, цып, на цыпочках, – и Вадик показал кончиками пальцев на краю стола, как именно он возвращался в свою квартиру, – не зажигая света, прокрадывался к себе в комнату, плюхался в постель, закрывал голову подушкой, закрывал глаза и пытался заснуть, но все равно, хоть беруши вбивай в уши, а я все равно слышал, как они стонут, и смеются, и кричат друг другу: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!» Как пьяные. Как безумные кричат…

Вадик вдруг отвернулся, и Лида с изумлением уставилась в его спину. Показалось – или она и впрямь успела увидеть, как внезапно повлажнели его глаза?! Да и у самой у нее вдруг навернулись слезы.