Преемники: от царей до президентов

Мы здесь имеем дело с женщиной, на которую ни в чем нельзя положиться. Еще будучи принцессою, она не желала ни о чем бы то ни было мыслить, ни что-нибудь знать, а сделавшись государынею — только за то хватается, что при ее власти может доставить ей приятность. Каждый день занята она различными шалостями: то сидит перед зеркалом, то по нескольку раз в день переодевается — одно платье скинет, другое наденет, и на такие ребяческие пустяки тратит время. По целым часам способна она болтать о понюшке табаку или о мухе, а если кто с нею заговорит о чем-нибудь важном, она тотчас прочь бежит, не терпит ни малейшего усилия над собою и хочет поступать во всем необузданно: она старательно избегает общения с образованными и благовоспитанными людьми; ее лучшее удовольствие — быть на даче или в купальне, в кругу своей прислуги… Что в одно ухо к ней влетит, то в другое прочь вылетает.

Уже этого было более чем достаточно, чтобы императрица изменила свое отношение к Шетарди. Но записка содержала не только убийственную характеристику самой Елизаветы, под которой в душе мог бы подписаться наверняка и сам Бестужев, но и другую любопытную информацию. Шетарди рассуждал в депеше о том, как предан ему Лесток, и о том, что эту преданность надо бы "подогреть", увеличив его годичный пенсион. Далее маркиз просил денег на выплату взяток еще нескольким полезным персонам, а в заключение предлагал Парижу подкупить некоторых православных иерархов, и в частности личного духовника императрицы.

Неудивительно, что после столь удачного перехвата депеши Бестужев избавился и от Лестока, и от Шетарди. Первого отправили в ссылку, второго — домой в Париж. Вместе с канцлером ликовали австрийский и английский посланники.

Вся эта мышиная возня иностранных агентов около императорского трона во времена Петра, учитывая его характер, была невозможна, хотя бы в силу своей бессмысленности. Меншиков, конечно, с удовольствием взял бы подношение от любого, но политический курс определял только Петр, и никто иной. За Елизавету же в отличие от отца шла постоянная и грязная борьба, а сама императрица, как правило, просто слепо следовала за интригой.

В результате, как и во времена Анны Иоанновны, большинство впечатляющих военных побед елизаветинской эпохи не принесло России ничего, кроме немалой славы, причем успех нашего оружия лишь укрепил в Европе страх перед русскими. Российские войска разгромили даже непобедимого Фридриха, взяли Берлин, но и здесь Петербург не смог извлечь ни материальных, ни территориальных, ни политических выгод.

Что касается обывателя, то из времен царствования Анны Иоанновны он лучше всего запомнил "Ледовый дом" и "бироновщину", а из царствования Елизаветы — создание МГУ, ну и, возможно, тот факт, что, придя к власти на волне борьбы с немцами, она умудрилась назначить своим преемником человека, ненавидевшего русских и боготворившего все немецкое.

С каждым разом России "везло" на преемников все больше и больше.

"Не так сели": Петр Ульрих или Ульрих Петр

Трудно в это поверить, но бывали случаи, когда на трон в России усаживали преемника, который не очень-то этого и хотел. Более того, откровенно не желал русским добра.

Смерть Елизаветы Петровны в стране оплакивали искренне, легко, по-русски, простив ей грехи и молодости, и зрелости, и старости: лень, капризы и нерасположенность к вдумчивому труду. Как и правление Федора Иоанновича или царевны Софьи, эпоху Елизаветы Петровны, хоть она изрядно была наполнена пушечной стрельбой, русские вспоминали позже как некий мирный оазис посреди беспокойных времен.

Своего преемника Елизавета выбрала сразу же после восшествия на престол. Им стал ее племянник Петр Ульрих, сын старшей сестры, Анны Петровны. Отцом наследника был герцог Голштейн-Готторпский Карл Фридрих, сын сестры короля Карла XII, так что Петр Ульрих оказался наследником сразу двух мировых знаменитостей и мог в одинаковой степени претендовать как на русский, так и на шведский престол.