Преемник

Кем он мне был? Кем же он всё-таки был?

Над дорогой стояло облако, похожее на безвольную, мертво повисшую руку. Из небесной ладони выскользнула и теперь моталась по небу чёрная птица.

Что, если он умер, не простив?!

В безлюдной рощице нас догнал незнакомый всадник. Хмурый старикашка, заросший от уха до уха жёсткой, как щётка, редкой бородёнкой, требовательно взмахнул рукой — я испугалась, но как-то вяло, ненатурально. Луар натянут поводья и спустил меня на землю. Стоя на ватных ногах, я смотрела, как он толкует о чём-то с жилистым старикашкой, как, отрывисто поклонившись, тот разворачивает лошадь и скачет обратно…

— Кто это? — спросила я спустя полчаса дороги.

Луар нехотя поморщился:

— Это человек Совы… Старый плут раскопал-таки свои тайники и добыл, что мне нужно… Я назначил встречу.

Его слова доходили до меня медленно, как медленно достигают берега круги от брошенного в болото камня.

— Останови-ка лошадь, — попросила я шёпотом.

В такой просьбе не было ничего необычного — но голос мой нехорошим образом дрогнул. Луар придержал коня и внимательно на меня воззрился; выпутавшись из его рук, я неуклюже соскользнула на дорогу.

Некоторое время мы смотрели друг на друга — он сверху, я снизу, он вопросительно, я — отчаянно и зло:

— Так ты, значит, назначил встречу? Сове?

Он кивнул, всё ещё не понимая. Я с шумом втянула в себя воздух:

— Он убийца. Убийца и палач. А ты…

Мне хотелось выплеснуть на него слишком многое; от избытка слов и чувств я запнулась и замолчала, разевая рот, как выброшенная на берег рыбина. Луар устало вздохнул, соскочил с седла и встал рядом:

— Ну-ка, перестань… Успокойся… Хочешь, давай пройдём пешком.

— Что ты там делал? — завопила я, наконец овладев собой. — Что ты делал в разбойничьем логове, ты что, сам разбойник? Они… ты видел… Ты…

Я снова замолчала, на этот раз из-за спазма, сдавившего горло, из-за навернувшихся на глаза слёз. Луар пожал плечами:

— Не городи ерунды… Мне плевать, кто такой Сова. Он знает нечто, что мне интересно, у него есть то, что мне нужно… А разбойник он или кто — мне плевать…

— Какая ты сволочь, — сказала я тихо. — Ты, оказывается… Какой ты мерзавец…

Прежде, чем он успел осознать мои слова, я его ударила. И ещё. Так, что ногти оцарапали кожу и выступила кровь. Мне хотелось убить его в эту минуту — так захлестнула меня волна горя и ненависти. Флобастер на полу повозки, ухмылка Совы, запах немытого тела, эти хари, наслаждающиеся своей необузданной властью… И снова Флобастер в луже крови.

В такие минуты чем хуже, тем лучше. Мне хотелось, чтобы и мне тоже перерезали горло; весь мир представлялся сборищем ничтожеств и сволочей, и виновник смерти Флобастера стоял передо мной, хлопая округлившимися глазами. Я изрыгала проклятья, я унижала и отрекалась, я лупила его и плевала ему в лицо, чуть не поверив в своей истерике, что он ещё хуже прочих, равнодушный подонок, сломавший мне жизнь…

— Уходи! — вопила я, захлёбываясь своим отчаянием. — Уходи, ты, ублюдок! Ты всем приносишь несчастье, зачем ты родился на свет, убирайся!

И не помню, что я там ещё кричала в его белое застывшее лицо, казавшееся в те мгновения отвратительной маской смерти…

Потом оказалось, что я сижу на дороге, что какой-то крестьянин с проезжающей телеги опасливо на меня косится, а стук копыт вдалеке уже стих, уже давно стих, и давно опустилась серая пыль.

* * *

На расположение городской стражи обрушилось бедствие, сравнимое разве что с давней осадой. Полковник Солль, когда-то исчезнувший без предупреждения и сгинувший затем в далёком Каваррене, начальник стражи, о котором решено было, что он не вернётся, герой и военачальник, которого в последнее время поминали только вполголоса и презрительно, — этот самый господин Солль вломился в штаб, как голодный хорёк вламывается в беззащитное птичье гнёздышко.

Одышливый лейтенант Ваор, располневший и состарившийся в преддверии капитанства и в последнее время фокусом судьбы оказавшийся как бы во главе полка, прибежал из дому в измятом мундире, на ходу пытаясь стереть с ладоней варенье — видимо, вишнёвое. К его приходу полковник Солль, хищный, поджарый, со странным блеском прищуренных глаз, успел отправить на гауптвахту пару подвернувшихся бедолаг, расколотить бутылку вина, найденную в шкафчике дежурного офицера, и водрузиться в своё собственное командирское кресло, которое за время его отсутствия успело слегка расшататься под весом лейтенанта Ваора.

Лихорадочно горящие глаза сверлили лейтенанта всё время, пока, растерянный и смятенный, он докладывал внезапно вернувшемуся начальству о положении вещей.