Предтеча(Повесть)

— Гиде купца? — оживился мухтасиб. — Дай сюда надо! — Он недоверчиво смерил взглядом вошедшего Матвея и поманил его к себе: — Киля ля! Ты кито есть? Зашем сюда езжал?

— Я московский купец, — поклонился Матвей. — Прибыл вчера с большим караваном на ярмарку.

— А лишоб отыколь знавал? — Мухтасиб прищурил глаза, так что они превратились в тонкие щелочки, и подал левое ухо в сторону Матвея.

Тот посмотрел на него и вдруг рассердился:

— Я к твоей милости не для допроса пришел! Коли хочешь вылечиться, помогу, а веры ко мне нет, так уйду прочь — корысти в этом деле не ищу.

— Зашем уйду? Лешить нада! — замахал руками мухтасиб. — А што хочешь за свой лишоб?

— Чего сейчас торговаться? Коли поправишься, так скажу свою цену, а коли нет, так сам платить не станешь…

Матвей порасспросил мухтасиба о болезни — обычной для тех мест малярии, потом вынул из-за пазухи кувшинчик с приготовленным зельем и подал его больному:

— Выпей нынче перед сном. Ночь будешь спать и день будешь спать, а завтра вечером проснешься и должен излечиться. Я к тому времени приду и на тебя гляну.

Мухтасиб осторожно взял кувшинчик, взболтнул его, открыл и понюхал. Помолчал и хлопнул в ладоши. Вошел большой, свирепого вида слуга. Мухтасиб стал что-то быстро говорить ему, указывая на Матвея, а потом объяснил:

— Пока сыпать буду, ты зидес жить нада. Все у тибя будит мыного, сылуга будит, жина будит. Не проснусь дыва день, тибе секим башка будит…

Так неожиданно стал Матвей пленником. Правда, отказа ему ни в чем не было, только за ворота не выпускали, я ходил за ним всюду свирепого вида слуга. Наступил второй вечер. Матвей с нетерпением ждал, когда позовут его к мухтасибу, но позыва все не было. Ночь прошла беспокойно. Заснул он уже под утро, а вскоре проснулся от стального вжиканья — слуга, сидя у двери, точил свою огромную саблю и что-то бормотал.

— Плохой урус, — наконец разобрал Матвей, — нет больше живем!

Стало вовсе не до сна. И вот, когда в голову полезли разные дурные мысли, а в грудь стал вползать гадкий липучий страх, прибежали от мухтасиба. Матвей нашел своего больного сидящим на ковре с большим куском горячего мяса в руке. Его губы и щеки лоснились от жиpa, а глаза блестели от возбуждения. Матвей проворно подскочил к нему и вырвал мясо.

— Нельзя сейчас много горячего есть, — строго сказал он, — животом занеможешь!

— Э-ы-ы! — прорычал татарин, сытно рыгнул и начал говорить, лениво вытаскивая из себя слова: — Ты, купыца, ба-а-альшой шилавек… Зиделал миня зовсем зыдоровый… Только мала-мала виредный… кушать не давал… Пыраси от миня шего нада… Деньга нада мала-мала?.. — Он радостно засмеялся: — Нада? Абдулла висе может, ты ему зижня обыратыно дал…

— Не надо мне от тебя денег, — ответил ему Матвей. — Разве жизнь твоей милости можно деньгами оценить?!

Мухтасиб заколыхался в смехе.

— Ты хитырый шилавек… Шего нада?

— Жизнь за жизнь! — решительно сказал Матвей.

— О! — отпрянул в неожиданности мухтасиб. — Шей зижня тибе нада?

— Спешит сюда на ярмарку богатый караван из Литвы! — быстро заговорил Матвей. — И есть в нем человек, который везет важные вести, очень важные вести для одного оглана[29]. Этот-то человек мне и нужен. Отдай его мне, и я увижу, что твоя щедрость безгранична.

— Кито он? — спросил мухтасиб.

— Всего-навсего купчишка, и он нужен мне живым и невредимым.

— Ладна! Дарю тибе он! — подумав, сказал мухтасиб. — Как он зывать и гиде каравана?

— Зовут его Вепрем. Караван же на подходе, а где— скажу позже.

— Пиридешь сюда позже и полушай свой шилавек, — откинулся на подушку мухтасиб. — Живой полушай, мы свинья не кушай, аллах не велит.

Он хлопнул в ладоши и приказал вошедшему слуге вывести Матвея за ворота.

У ворот ханского дворца гремели большие барабаны, возвещавшие о скором начале курултая[30]. Стражники, соединив копья и образовав из них заграждения, с трудом сдерживали набежавшую толпу — каждому хотелось посмотреть на больших людей, приглашенных ханом во дворец. Замерли всегда оживленные торговые ряды, замолкли пронзительные голоса зазывал и водоносов, над базаром висело только глухое барабанное уханье.