Предсказание – End

– Он скоро не только шуметь, митинговать будет на майдане, если ты в нем задержишься, – сказал Самолетов. – Знаешь, кого в ночном убийстве подозревают?

– Я никаких убийств не совершал. И вам это очень хорошо известно, пацаны.

– Выметайся из города, – повторил прокурор.

– А если я не уеду?

– Десять суток предварительного задержания по подозрению в убийстве у меня по закону есть. А там, может, в ходе розыска и основания для предъявления обвинения появятся.

– Не появятся основания. – Герман смотрел на прокурора в упор. – Не появятся – ни через десять дней, ни через месяц. За пятнадцать лет, пацаны, не появились.

– Значит, по-плохому не хочешь? – спросил Самолетов. – Гляди, по-хорошему хуже будет.

– Это смотря что считать хорошим, ребята. Я вот о нашей с вами встрече, может быть, грезил, мечтал. Свидеться хотелось после стольких-то лет такой прямо лицейской нашей дружбы. Сева Дельвиг, Илюша Кюхельбекер и я, бедный, ветром гонимый листок, отщепенец… Да, еще был, конечно же, Фома. Фома Дантес. Что же вы его сюда не позвали, а?

– Хватит юродствовать, – Шубин сжал кулаки, лицо его покраснело. – Ты… недостоин дышать воздухом города нашего, не только по улицам ходить, после всего, что ты тут сотворил, подонок.

– Я подонок? – Герман усмехнулся. – Ну да, я подонок. А ты – отец и хозяин. В губернаторы небось метишь? По тону интервью твоего это заметно. В губернаторы края при партийной поддержке. И все бразды, так сказать, в кулаке. Совокупно. Ванькина коммерция, Илюшкино правосудие. Так сказать, слияние ветвей. Совокупление полномочий.

Шубин шагнул к нему и схватил за плечо. Видимо, он причинил раненой руке Германа боль, потому что тот резко и свирепо оттолкнул его от себя, встал, выпрямился.

– Ну, вот что, отцы, – сказал он. – Я и правда рад нашей встрече. И чтобы и вас немножко встряхнуть, порадовать, захватил с собой несколько снимков. Думаю, вам будет небезынтересно взглянуть на них. Кто снят, тех вам, думаю, представлять поименно не надо.

Он вытащил из кармана куртки пачку фотографий и бросил веером на стол перед Костоглазовым.

Тот склонился над снимками и поначалу ничего не понял – какая-то комната, свечи горят. Стол, покрытый чем-то черным, на столе что-то намалевано – белый круг, буквы. И внезапно он увидел лицо своей жены Марины – с закатившимися глазами, с какой-то совершенно сумасшедшей блаженной улыбкой на губах. За его спиной снимки рассматривали Шубин и Самолетов. Шубин, не веря, поднес один из снимков близко к глазам – что это? Его Юля на фото, но в каком виде? И его секретарша Вера Захаровна – щеки багровые, прическа в беспорядке – рот распялен то ли в хрипе, то ли в вопле. И все это над каким-то кабалистическим спиритическим кругом с буквами, в центре которого блюдце с черной стрелкой на донце. На следующем снимке снова Юлия – как будто в трансе или в наркотическом опьянении, а рядом с ней Кассиопея Хайретдинова – хозяйка салона и сестра, родная сестра этого наглого подонка, и еще одна девушка…

Самолетов забрал у него снимок. На нем была Кира – с взлохмаченной головой, с лицом вакханки, склонившаяся над этой совершенно дьявольской (как показалось Самолетову) писаниной на черном фоне стола. Алчный взгляд прикован к блюдцу.

Все, что происходило в комнате без окон в салоне красоты, спрятанной от посторонних глаз, все, что было скрыто и от самих участниц сеансов, – их собственный внешний облик, их жесты, позы, выражение их лиц, та самая эйфория, экстаз, ради которого они и участвовали раз за разом во всем этом спиритическом действе, – все скрупулезно было зафиксировано на пленку. Зафиксировано скрытой камерой, о которой в салоне не знал никто, кроме его хозяйки Кассиопеи – сестры Германа Либлинга.

– Это что за чертовщина? Где это они?.. Вообще, что это все значит?! – взревел Шубин.

– Это ваши жены, твоя секретарша, Сева, – ответил Либлинг. – Картинка как для палаты номер шесть, а? Я как увидел, просто забалдел. Спиритизм пополам с черной мессой, ну и все такое прочее… Забавы римских матрон. А если посмотреть с другой стороны – ба-альшой скандал. Грандиозный скандал. Тема еще для одного интервью: «Отцы города и их дражайшие половины». В вышестоящих структурах такая статейка вряд ли останется незамеченной. И эти фотки тоже. Можете их взять, пацаны, на память. Файлы в надежном месте. И если на меня и дальше будете давить, то снимки эти будут извлечены и предъявлены, так сказать, на суд общественности. В наши дни, пацаны, любят умных и не любят сумасшедших. Дойдет наверху, каким макаром ваши жены развлекаются, я думаю, ни о каком будущем – в смысле служебного роста и вообще… Усекли? Как в анекдоте: журналист подходит к мужику. «Скажите, пожалуйста, за кого будете голосовать?» – «ЕКЛМН». – «Неужели за партию?..»

Герман не договорил. Шубин схватил его за куртку.

– Мерзавец! – заорал он так, что его услышали в прокурорской приемной. – Как ты смеешь… мою жену… Подонок, грязный, вонючий подонок!!

На крик в кабинет сунулись стражи порядка. Но Костоглазов гаркнул на них: «Закройте дверь!»