Председатель

— Ну, Борис, это не по-солдатски…

Борька поднял измятое подушкой сухое, бледное лицо.

— Чего вам, дядя Егор?

— Прости, мне показалось, что ты того…

— Нет… Я просто думаю.

— О чем?

— Почему люди такие злые? Ведь это же хорошо, что мы с вами придумали? И нарисовано хорошо, правда?

— Хорошо, да только не ко времени. Поторопились мы…

— Почему?

— Дай голодному вместо хлеба букет цветов, он, пожалуй, тебя этим букетом по роже смажет… Еще дыры не залатаны, раны не залечены, а мы уже вон куда махнули. И у людей недоверие, злость — может, мы просто брехуны, обманщики… А люди не злые, не надо о них так думать.

Входит Надежда Петровна, ставит на столик крынку с молоком.

— Попей холодненького, — говорит она сыну, затем Трубникову: — Ты хоть сыми завтра эту срамотищу.

— Что? Да ни в жизнь! Если на такие плевки утираться, вся дисциплина к черту пойдет.

— И кто же это сработал? — вздохнула Надежда Петровна.

— Разве важно кто? Важно, что все это молча одобрили…

* * *

Возле конторы собрались колхозники. Теперь видно, как за минувшие месяцы вырос людской состав колхоза. На бревнах и просто на земле удобно расположилось несколько десятков мужиков, баб, парней и девушек Отдельной группой держатся старики: Игнат Захарыч с женой, Самохины, скотница Прасковья. Кучно разместились недавно вернувшиеся в колхоз плотники. Их сразу заметно по городской одежде, легкой отчужденности и по любовно-преданным взглядам, какие бросают на них жены.

Трубников стоит перед собравшимися, за его спиной картина светлого коньковского будущего со всеми комментариями.

— …Не за свое дело взялись, братцы, — говорит Трубников. — Вы что, думали меня удивить? Меня, который обкладывал целые батальоны? Я матом вышибал из людей страх и гнал под кинжальный огонь на гибель и победу! А ну, бабы, закрой слух! — гаркнул он.

И женщины поспешно кто чем — ладонями, воротниками жакетов, платками прикрыли уши и словно обеззвучили мир. Мы видим лишь, как открывается и закрывается рот Трубникова. Но вот он замолчал, и мир снова стал слышим.

— Ну, хватит, — сказал Трубников.

Утирая слезу, бывший слепец Игнат Захарьи проговорил умиленным голосом:

— Утешил, Егор Иваныч, почитай, полвека такой музыки не слыхивал!

— Задушевная речь, — подтвердил Ширяев.

— Ладно, товарищи, шутки в сторону! — продолжает Трубников. — Все, что нарисовано здесь, не блажь, а наш с вами завтрашний день, и вы его загадили, осрамили, опохабили. Это, коли проще говорить, наш строительный план. То, что вы, товарищи вновь прибывшие… — он повернулся в сторону артельщиков, должны будете строить…

— К вам вопрос, товарищ председатель! — крикнула старуха Самохина. Когда, к примеру, все эти чудеса на постном масле ожидаются?

— Это от нас самих зависит. Ну, скажем, лет через десять.

— Вона! Да мне за седьмой десяток перевалит!

— А Кланя, твоя внучка, если ее сопли не задушат, только в возраст войдет, как раз десятилетку кончит нашу, коньковскую.

— Скажите, Егор Иваныч! — крикнула молодая колхозница Нина Васюкова. Мы правильно поняли, что с колоннами — этот клуб?

— Правильно. Будущей весной заложим.

— А напротив чего?

— Общественная столовая. Не через год, не через два, а войдем в силу построим!

— До чего у нас народ доверчивый! — раздался звонкий, насмешливый голос Полины Коршиковой. — Им сказки рассказывают, а они губы распустили!

— Правда, что-то не верится! — поддержал кто-то.

— А когда вам верилось? — говорит Трубников, и непонятно, горечь или насмешка в его тоне. — Говорил: подымем коров — не верили. Говорил: дадим аванс — не верили. Говорил: соберем народ в колхоз — не верили… Ты, Полина, про сказки плетешь, а давно ли тебе сказкой казалось, чтобы твой разлюбезный супруг Василий на колхозный кошт вернулся? Вот он, сидит на бревнах, новые штаны протирает. Вспомните-ка лучше, что тут весной было, а потом оглянитесь!

— Верно, бабы! — крикнула скотница Прасковья. — Зачем зря говорить!

— А чего раньше строить будут? — спросил кто-то.

— Колхозный двор, инвентарный сарай, конюшню, птичник, мастерскую. Неделимый фонд — первая наша забота. И приступим мы к этому строительству, товарищи мастера, буквально завтра!

Слышится взволнованный шум.

Трубников находит глазами Надежду Петровну и Борьку и неприметно подмаргивает им: мол, разговор-таки состоялся.

Они отвечают ему понимающей улыбкой.

— Егор Иваныч, а что со стендом делать? — спрашивает кто-то.

— Как — что? Пусть стоит как свидетельство нашей славы.

— Неудобно! Ну-ка чужой кто увидит?

— Так снимем…

— Может, подчистить резинкой, ножичком соскоблить? — покраснев, предложил Павел Маркушев.

— Добро! Вот ты этим и займись. Семена Трубникова привлеки, он днем свободный, — спокойно и благожелательно советует Трубников.

* * *

…Большая, жилистая крестьянская рука, сложенная в кулак, медленно разжимается: на ладони зерна ржи. Игнат Захарыч на крыльце новой конторы показывает эти зерна Трубникову. Тут же находится и Василий Коршиков, и кузнец Ширяев, и несколько молодых колхозников.