После состоявшегося разговора с Андроповым я решил, выбрав подходящий момент, еще раз откровенно поговорить с Брежневым. Воспользовавшись моментом, когда Брежнев остался один, о чем мне сообщил Рябенко, искренне помогавший мне все 15 лет, я приехал на дачу. Брежнев был в хорошем состоянии и был удивлен моим неожиданным визитом. Мы поднялись на 3-й этаж, в его неуютный кабинет, которым он пользовался редко. Волнуясь, я начал заранее продуманный разговор о проблемах его здоровья и его будущем.
Понимая, что обычными призывами к соблюдению здорового образа жизни таких людей, как Брежнев, не убедишь, я, памятуя разговор с Андроповым, перенес всю остроту на политическую основу проблемы, обсуждая его возможности сохранять в будущем позиции политического лидера и главы государства, когда его астения, склероз мозговых сосудов, мышечная слабость станут видны не только его друзьям, но и врагам, а самое главное — широким массам. Надо сказать, что Брежнев не отмахнулся от меня, как это бывало раньше. "Ты все преувеличиваешь, — ответил он на мои призывы. — Товарищи ко мне относятся хорошо, и я уверен, что никто из них и в мыслях не держит выступать против меня. Я им нужен. Косыгин хотя и себе на уме, но большой поддержкой в Политбюро не пользуется. Что касается Подгорного, то он мой друг, мы с ним откровенны, и я уверен в его добром отношении ко мне (через 3 года он будет говорить противоположное). Что касается режима, то я постараюсь его выполнять. Если надо, каждый день буду плавать в бассейне. (Только в этом он сдержал слово, и до последних дней его утро начиналось с бассейна, даже в периоды, когда он плохо ходил. Это хоть как-то его поддерживало.) В отношении успокаивающих средств ты подумай с профессорами, что надо сделать, чтобы у меня не появлялась бессонница. Ты зря нападаешь на Н. Она мне помогает и, как говорит, ничего лишнего не дает. А в целом, тебе по-человечески спасибо за заботу обо мне и моем будущем".
Насколько я помню, это была наша последняя обстоятельная и разумная беседа, в которой Брежнев мог критически оценивать и свое состояние, и ситуацию, которая складывалась вокруг него. Действительно, почти год после нашего разговора, до середины 1974 года, он старался держаться и чувствовал себя удовлетворительно".
В высшей степени интересные воспоминания, не правда ли? Нам уже приходилось цитировать многих свидетелей деятельности Андропова и его сотоварищей по Политбюро, но таких откровенных и к тому же выразительных подробностей не приводил никто. Отчасти умалчивали, отчасти не хватило способностей. Как ни покажется кое-кому странным, но "вспоминать" как следует нужно тоже с умом, отделяя важное от неважного. Чазов сумел это превосходно, поэтому к его мемуарам нам придется возвращаться еще не раз.
Теперь о цитированном отрывке. Ну, то, что в верхних кругах правящей власти всегда (или почти всегда) идет осторожная борьба за передел этой власти, плетутся взаимные интриги, это понятно. В этом смысле кремлевская верхушка не составляла никакого исключения, напротив — поскольку законность правопреемствования в Коммунистической партии и в Советском правительстве были довольно условны и в правовом смысле плохо определены, то здесь подобного рода интриги должны быть особенно сильны. Что и наблюдалось во все годы советской истории, даже отчасти при Ленине и Сталине.
Это понятно. Некоторое иное следует пояснить. О Щелокове совсем не зря беспокоился дальновидный и осведомленный Андропов. Он пользовался точными данными, что тот был истинным любимчиком Генерального и пользовался его полным и давним доверием. Щелоков, возглавивший органы МВД еще с 1966 года, платил своему старшему товарищу и покровителю тем же. Соперничество между милиционерами и чекистами шло аж с 1918го, и ничего удивительного в том нет (в Соединенных Штатах соперничают ФБР и ЦРУ и т. п.). Иное дело, что в Советском Союзе ГПУ-КГБ слишком довлели над МВД, это вызывало обиды. Щелоков, человек деятельный и предприимчивый, много сделал для поднятия авторитета милиции и иных своих служб. Например, вскоре после его прихода на руководство МВД зарплата офицеров там была приравнена к Министерству обороны и КГБ, для милиции сшили новую и красивую форму и т. д. Это повысило авторитет Щелокова в МВД и увеличило опасения Андропова.
Ну, "Н.", это, понятное дело, некая дама, очередное и мимолетное увлечение Леонида Ильича. О ней история подробных сведений не сохранила.
Наконец, последнее. Смешно читать в мемуарах прожженного политикана от медицинского ведомства о Гиппократе. Чазов служил только делу партии и особенно ее руководству. Впрочем, повторим, врач он был в высшей степени талантливый, о чем нет спора. Но вспомнил о "клятве Гиппократа" он уже только после запрета КПСС Ельциным. Попробовал бы он заговорить об этом в своей партийной клинике…