Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

Вышли в крепостной двор, где уже пробилась из земли редкая травка и распушились листочками чахлые сиреневые кусты, росшие в отдалении у прочного каменного дома с высоким крыльцом, по которому сновали те же голубые мундиры. Повсюду виднелись следы недавнего строительства и ремонта: свежие заплаты в крепостной стене, кучи щебня, пятна свежевзрытой земли. Кое-где были намечены на земле песчаные дорожки, огражденные низкими деревянными заборчиками, от которых веяло казенной унылостью. Пошли прямиком мимо церковки к длинному беленому зданию в один этаж — кордегардии, как объяснил полковник, и, пройдя его коридорами, попали во двор, где перед артельщиками предстало двухэтажное строение из красного кирпича с квадратными зарешеченными окнами. Новая эта постройка с грубыми швами кладки резала глаза среди начавших цвести по двору одуванчиков и просторного холодного неба, открывавшегося за крепостной стеною на все четыре стороны.

Никитка уже знал от Кузьмы Никаноровича, что надобно строить тюрьму. То есть не строить, а доделывать, конопатить щели и закладывать отверстия старинных крепостных построек, рвов и тайных ходов. Для этого дела и подрядился Михеев со своей артелью, а Никитка пристал последним — пошел на лето «в люди» и прибился к Кузьме Никаноровичу. Очень уж хотелось взглянуть вблизи на крепость. Никитка вырос в Шереметьевке — деревне на правом берегу Невы, у самого ее истока. Островок с впечатанным в просторы Ладоги контуром крепостных стен и башен с детства манил его страшными тайнами и легендами — шепотом рассказывали их друг другу шереметьевские, косясь по сторонам, — хотя вот уже почти пятнадцать лет, с рождения Никиты, каторжная тюрьма на острове пустовала, крепость охранял небольшой гарнизон. Деревенские говорили, что сидели в Шлиссельбурге разбойники с незапамятных времен, еще с царя Петра, да вот Александр Николаевич всех освободил. Недаром — Освободитель.

Как вдруг года два назад зачастили на остров баржи с кирпичом, песком и щебнем, зашевелились над крепостью дымы костров, в тихую погоду доносились до Шереметьевки глухие удары и резкие скрипы лебедок. Деревенские гадали — что случилось? Потом молва донесла: строят новую тюрьму. Кому? Зачем? — об этом ни слова. Прошлым летом проплыл по Неве мимо Шереметьевки красивый пароходик с блестящей толпою на верхней палубе. По одежде видать — люди были знатные, дворцовые люди. Проплыл — и уплыл к вечеру на закат, пыхтя машиной.

Зимой Нева стала. По санному пути приезжали в Шереметьевку люди с острова — работники, урядники, низшие жандармские чины. Работники покупали у деревенских сало, квашеную капусту, картошку; рассказывали, что сидеть в тюрьме будут разбойники, убившие батюшку-царя. Самых главных убивцев повесили, остальных сюда привезут. Царь повелел: да будет так! Только вот опаздывают: еще летом должны были строительство завершить, однако перевалили на новый год. Государь гневается, а разбойники ждут-поджидают в Петропавловке. Разбойники уже пойманы все до единого.

Никитка слушал пьяные рассказы каменщиков, поглядывал за окно избы, где в туманной морозной дымке едва видна была смутная линия крепости и низкое неяркое солнце над нею.

Едва прошел по Неве, сшибаясь и крутясь, ладожский лед, как тот же пароходик доставил на остров новых жандармов в длинных шинелях с перевязями и болтающимися на боку саблями. Никитка понял, что скоро повезут каторжных. Но… вышло так, что вперед довелось попасть на остров ему.

Кузьму он повстречал в молочной лавке городка Шлиссельбурга, что на левом берегу Невы, перебравшись туда из Шереметьевки в поисках работы. Видно, приглянулся он мастеру; тот записал его в артель своим подмастерьем. Сказал коротко, что работать будут в крепости. «Не испугаешься?» — пытливо глянул. «А че пужаться?» — улыбнулся Никитка, хотя ощутил холодок под ложечкой. Уж больно гибельное место!

Артель разместилась на постой в Секретном доме, за стеною цитадели, расположенной в углу крепости, под Королевской и Светличной башнями. Там, в угрюмом строении, похожем на сарай, с глухим задним двориком, в сумрачных кельях сбили нары. Никитка с мастером заняли вторую келью, что примыкала к кухне, с единственным зарешеченным окном, выходившим в глухой двор, над которым слева высилась Светличная башня.

Инженер вернулся из комендатуры, собрал артельщиков у входа в сарай у новенькой полосатой будки, предназначенной для часового. И оттого, что инженер был в форменной шинели и стоял рядом с казенной будкой, а артельщики в кафтанах и зипунах нестройной толпою окружали его — обросшие бородами, с видом угрюмой настороженности, — Никитке представилось, что они и есть каторжные разбойники, губители царя-батюшки, прибывшие сюда отмерять тюремный срок. Скучный прямоугольный двор цитадели, покрытый осколками битого кирпича, кусками штукатурки и щебнем, сквозь которые не пробивалась трава, был облит ровным светом солнца, казавшимся почему-то безжизненным. Никитка подумал, что жить здесь невесело и жутко — поделом разбойникам! — и принялся вслушиваться в слова инженера.