Предназначение

Торговля уже шла полным ходом. Кого только не встретишь в этом месте. Здесь были представители всех народностей, со всех концов света. Каких только мыслей не услышишь в этом ужасном месте. Я не любил бывать здесь: невольничьи рынки давили на меня тяжестью человеческих страстей. В таких местах разыгрываются страшные трагедии. Здесь было все: от безразличия к людскому горю, ужасной жестокости, бездушного равнодушия до страшных мучений и жутких мыслей невольников.

Я обошел весь рынок, но не нашел того, кто мне нужен. Продавались чернокожие мужчины и женщины, пригодные только для работы на плантациях.

— Господину нужно что-то более изящное, чем этот скот? — услышал я за своей спиной.

Я оглянулся. Возле меня стоял араб. Приложив руки к груди, он поклонился и отозвал меня в сторону:

— Прошу вас, — мы вышли из толчеи.

— Что угодно молодому господину? Пусть будут исполнены все его надежды, — он опять склонился в поклоне. — Молодую рабыню, обученную искусству любви? Или женщину, способную вести хозяйство? У меня есть все, что пожелает молодой хозяин.

— Покажи мне товар, я сам выберу, что мне нужно, — ответил я.

Мы отошли от толпы в центре и направились к окраине рынка, где под навесом сидело несколько женщин. Они выглядели намного лучше, чем те, что стояли под палящими лучами солнца.

Я стал их рассматривать, читая мысли. Все они были хорошо обучены для того, чтобы быть домашними слугами, и стоили в несколько раз дороже обычных рабов. Но ни одна из женщин мне не подходила.

Отвернувшись разочарованно, я собрался уходить, когда из палатки, стоящей рядом, послышался плач и тихий шепот. Одна женщина успокаивала другую. Но рыдающая рабыня билась в истерике. Она оплакивала ребенка, который умер на ее руках несколько часов назад.

— Что там у вас? — спросил я араба.

— О, не беспокойтесь. Этот товар вам не подойдет, — ответил он.

— И все же, я хотел бы взглянуть.

— Как угодно. Прошу, — араб откинул полог. — Эта рабыня потеряла ребенка и сейчас не в форме, но через несколько дней она будет выставлена на продажу.

Я увидел сидящую на земле молодую негритянку и женщину постарше. Это были мать и дочь из Нигерии.

Женщины смирились со своим положением, но смертельно боялись разлуки. Молодая негритянка в страхе смотрела на меня. В ее голове билась только одна мысль: если их с матерью разлучат, то она покончит с собой при первом же удобном случае.

— Я беру их. Обеих. Моя яхта стоит в порту. Пришлите их через час.

Старшая женщина повернулась, и наши взгляды встретились. Нигерийка побелела от страха, она сразу поняла, кто я. С громким криком она бросилась в ноги араба, моля о пощаде на языке иджо.

— Успокойся, я не причиню вам вреда. Мне нужна твоя дочь, чтобы ухаживать за человеческим ребенком, — сказал я на ее родном языке, — иначе мне придется взять только ее.

Негритянка, замолчав, внимательно вгляделась в меня, потом тихо произнесла:

— Ты асасабосам, но в тебе нет черного зла. Ты находишься под покровительством великой Черной Матери — Кали Май. Я мамбо — жрица Шанго, покровителя мертвых и побратима Кали Май. Значит, наша встреча не случайна. Ты должен взять меня с собой. Я помогу тебе уберечь твой тотем — черную пантеру.

Я ошеломленно смотрел на нее.

— Эти женщины пойдут со мной сейчас, — сказал я арабу напряженно. Я все еще не мог прийти в себя.

— Как угодно господину. Это мать и дочь. Мать — хорошая повариха. Ее обучали готовить европейские блюда. Дочь может служить в доме, как горничной, так и в качестве прислуги или няни. Ее учили ухаживать за детьми и прислуживать молодой леди.

— Ваша цена? — перебил я его.

— Тысячу фунтов, господин. За одну, — в его голове пронеслась мысль, что он не отдаст их меньше чем за восемьсот за обеих. — Очень хорошо обучены, послушны, здоровы. — Торговец начал перечислять их качества.

— Возьмите, — я подал ему кошель с золотом, — здесь восемьсот фунтов. Это хорошая цена. Здесь за двоих.

— Но, мой господин …, — араб начал было торговаться, но я перебил его:

— Али-ибн-Ахмет, мы оба знаем, что это хорошая цена. Я понимаю, что так положено — торговаться, но, прости, мне сегодня некогда.

Араб сокрушенно вздохнул и подумал:

— С этими европейцами всегда так: ни тебе удовольствия от торга, ни хорошего барыша. Спешат и делают все на бегу, не обдумав все, как следует, от этого и дела их идут не слишком хорошо. Этим мы и пользуемся, слава Аллаху, пусть прославлено будет имя его в веках. И зачем ему эта рыдающая рабыня? Только одна морока.

— Как вас зовут? — спросил я у женщин, как только мы выбрались из душной толчеи рынка.

— Она Эш, я Эйира, — ответила смиренно старшая женщина.

Эш — жизнь, Эйира — избранная. Я машинально, по привычке, перевел иноземные имена.