Мне и вовекне научиться такому стилю. И за сто летне перепробовать всех красок звуки.Ты знаешь, милая, я делаю портретодной сеньоры,кажется, испанки.Я третьи суткибьюсь над цветом глаз. Я охры,кобальта, лазури перевёл уж банку.А всё никак мне не даётся суть модели,как будто в ней живёт толпа людей,а не одна, немного хрупкая, пусть в теле,красивая и молодая дама, ни разу не имевшая детей.Отличия рожавших от бездетных лучшеврача художнику видны – вопроса нет.Но то, что вижу я, плюс фотографий кучаникак не составляются в портрет.
Адель:
Нет, милый, просто ты устал.Тебе б переключиться на другую тему,вернёшься к рисованию потом.Продолжишь с чистого листа.Ну хочешь, я расскажу про престарелых дом?Про обитателей, про их проблемы,про то, как я со старикомодним вожусь, чтоб до весны продлить его существованье?Ты вправду выглядишь неважно, Пабло.Пожалуйста, встань к свету, повернись.Ты даже кофе про лил на полНу, улыбнись.А то я ангелом оборочусь,чтоб взглядом видеть то, что и врачуне видно по приборовпоказаньям.
Пабло:
Адель, тебе не отказать.Пожалуйста, смотри, вот я отдёрну штору,чтоб больше света проникало внутрь.Какое утро!Небо, чуть тронутоежёлтым по краям тумана.Окошко распахнуть,чтобы вздохнуть,грудь раздвигая, так захотелось.Не возражаешь, дорогая,ты не замерзнешь? Набрось на телоодеяло.
Адель:
Конечно, Пабло.
Бард:
Адель обратнов глубину кровати, под тёплый плед.Покуда Пабло,отодвинув шпингалетна раме,распахивает створку, но в грудной мембранене воздух – хрип, что переходит в кашель.И вдруг он вдвоеперегнулся, будто болиего разрезала фреза.Он что-то силится сказать,руками машетна Адель – не беспокойся, сейчас пройдет.Та вскакивает, подбегает, берётего за руки и глядит в глаза.
Адель:
О, Пабло!Я вижу, лёгкие твои замутнены,безжизненны концы у альвеол,и лоб горяч, температуру надо мерить.Ты болен,дорогой. Тебя проверитьнадо бы – глаза блестят и скулытвои бледны.Но что же я? – леченья всё равно не существует,так что больница подождёт,туда не надо нам пока бежать.
Пабло:
Адель, любимая, в груди мне что-то жжёт,а полностью я не могу вообще дышать.