Да, это было и безобразно, и невозможно не потому, что Наташа переступила через преданную любовь человека, кому она обещала быть женой. Не о себе он сейчас думает: как всегда, не о себе в первую очередь думают прекрасные герои Достоевского. Ведь князь Валковский оскорбил Ихменева не только тем, что назвал его вором, что уже выигрывал в тяжбе, им затеянной. Самое страшное оскорбление была клевета на его дочь – старик до сих пор старается верить, что это была клевета. С того и началось когда-то, что была гнусная сплетня, поддержанная или даже распущенная князем. Эта сплетня оскорбила всех, кто любил стариков, но не Алёшу Валковского: уже зная, что его отец обесчестил Ихменевых, он приехал к ним раз, другой – и увлёкся Наташей, и ни о чём уже не думал, кроме своей любви. То есть, может быть, и думал, но считал, что всё как-нибудь образуется, потому что всё в его жизни всегда как-нибудь образовывалось без его участия, само (то есть его отцом).
«– Но это невозможно! – вскричал я в исступлении. – Ведь это безумие. Ведь ты их убьёшь и себя погубишь! Знаешь ли ты это, Наташа?»
Наташу он не судит. И мы, читатели, не можем осуждать её, когда слышим её ответ: «не моя воля», и голос, в котором «слышалось столько отчаяния, как будто шла она на смертную казнь».
4. Да бывает ли такая любовь?
Кого же полюбила Наташа? Кого предпочла Ивану Петровичу? Мы слышали об Алёше от Ивана Петровича, для которого он всё-таки – соперник, враг. Но ни разу Иван Петрович не позволил себе отозваться об Алёше с неприязнью; он признавал, что Алёша – человек открытый, правдивый, что он хорош собой и не способен обмануть кого бы то ни было. Теперь сама Наташа говорит о том, кого она полюбила: «Не вини его, Ваня… не смейся над ним! Его судить нельзя, как всех других. Будь справедлив.
Вот одно из трагических открытий Достоевского: любят не такого, «как вот мы с тобой», а такого, кто не похож на «всех других». Пусть он и хуже, да другой. Мы читаем – и никак не можем понять: почему же она полюбила такого пустого, неверного, слабого человека. А у неё в душе живёт непонятное со стороны, но для неё несомненное убеждение, что человек этот без неё пропадёт, что она ему необходима, что она за него отвечает, нельзя ей от него отвернуться, он без неё погибнет. И то же ощущение – у Ивана Петровича: нельзя теперь думать о себе, потому что она без него пропадёт, погибнет.
Почти невозможно поверить в ту мысль о спасении стариков, которая пришла ему в голову: «Я тебя научу, как сделать, Наташечка. Я берусь вам всё устроить, всё, и свидания, и всё… Только из дому-то
Да бывает ли такая любовь?
Не придумал ли её Достоевский? Нет. Он её пережил – всё то, что говорит сейчас Иван Петрович, было в жизни Достоевского. Когда он служил солдатом в Семипалатинске, там он впервые узнал ту мучительную, страстную любовь-жалость, какую мы видим у его прекрасных героев. Он встретился там с женой маленького, полунищего и всегда пьяного чиновника – Исаева (может быть, Исаев потом стал в какой-то степени прообразом Мармеладова из «Преступления и наказания»). Достоевский полюбил Марию Дмитриевну Исаеву и выстрадал это чувство, как страдали его герои. «По крайней мере
Муж Марии Дмитриевны получил назначение в другой город – Достоевский был в отчаянии. Но в ещё большее отчаяние привело его известие о смерти Исаева и о том, что Мария Дмитриевна, больная туберкулезом, с ребёнком на руках, осталась без всяких средств к существованию – и он ничем не может ей помочь, так как остаётся «бессрочным солдатом». И всё-таки он достаёт денег, пробует устроить сына Марии Дмитриевны учиться, наконец, добивается служебной командировки в Барнаул и оттуда заезжает в город, где жила Мария Дмитриевна.
И вот здесь с ним происходит то, что с Иваном Петровичем. Мария Дмитриевна полюбила другого – «личность совершенно бесцветную», по свидетельству друзей Достоевского. Ни одним словом он не осудил ни её, ни своего соперника. Достоевский хлопочет о службе для этого человека ради неё, ради её счастья: «Она не должна страдать». Он встречается со своим соперником – так хотела Мария Дмитриевна. «С ним я сошёлся, – писал Достоевский другу, – он плакал у меня, но он только и умеет плакать!»