5.11.2.2. Порой возникает предположение, что о перевороте говорили те, кто своими разговорами боялся его и хотел его не допустить. Мало того, существует версия о том, что к совершению переворота подталкивали те, против которых он, казалось бы, был и направлен.[871] Во всяком случае, они активно через прессу говорили и внушали населению неприятие военного решения общественного кризиса.
Вот, например, что писали о польском военному положении (перевороте) образца 1981 года: «Военное положение — мера крайняя. Жест бессилия и отчаяния, когда все иные средства — политические, экономические, пропагандистские — больше не действуют. И как показал польский опыт, шаг последний, ведущий в тупик». А, чтобы все было совсем понятно, в конце этой статьи автор добавил: «Военное положение, за которое ратуют сторонники силовых методов, погрузит Россию в ненависть, кровь и безвыходность… Никакое военное вмешательство уже не спасёт в России коммунистическую систему, давно разминувшуюся с жизнью и ставшую тормозом общественного развития».[872] Польский опыт, в том же журнале обсуждался со всех сторон, но с тем же неизменным резюме.[873] Разумеется, примерно так же писал не один журнал или газета, так порой говорили по радио и телевидению.
Хотя, есть удачные примеры силового выхода из кризиса. Например, Чили при Пиночете, Китай в 1989 году.
Кроме того, ситуация, аналогичная нашей, развивалась в Югославии. Причём, развивалась раньше нашей, а значит, можно было бы учиться на чужом опыте. Кандидат исторических наук Павел Кандель писал: «Последние события в Югославии поучительны типологическим сходством с советской ситуацией. Похожесть проистекает из многонациональных федеративных государственных систем, включающих в себя несколько культурно-исторических и религиозных миров. Много прямых аналогий есть и в типе взаимосвязей, и в структуре отношений субъектов федерации (в Югославии нетрудно отыскать и свою Россию, и свою Прибалтику, Украину и Белоруссию, свою Среднюю Азию). Общим для двух стран является и предшествующее „социалистическое прошлое“, несмотря на все особенности „самоуправленческой и неприсоединившейся“ СФРЮ. Поскольку же в нашей стране с некоторым запаздыванием повторяются многие процессы, которые и привели Югославию к её нынешнему итогу, логично взглянуть на СФРЮ как на лабораторную модель для Советского Союза».[874]
5.11.3. Прогнозы возможного переворота давали и известные политики. За несколько дней до наступления времени ГКЧП газета «Комсомольская правда» опубликовала слова Президента Казахской ССР : « как человек не поведёт нас к диктатуре. Его характер, склад не ориентирован на это. Уверен, что он привержен демократическим преобразованиям и реформе в экономике. Но сейчас вокруг него группируются силы, которые подталкивают его на какие-то жёсткие методы».[875] Одним словом воздух был насыщен думами о перевороте. И было почему.
Кризис в 1991 году был явно налицо. Кризис, усугублённый все возрастающей антипатией народа к главе государства. «Отношение народа к лидерам, — писал бывший руководитель охраны Брежнева и, — чуткий барометр, если к даже в худшие годы относились с иронией и насмешкой, то к — с враждой и злобой».[876]
Популярность шла к нулю. Люди в погонах в массе своей не верили ему. Среди них, так же как и везде, говорили о перевороте. Но, порой о перевороте организованном совсем другими силами. Например, весной 1991 года маршал. сказал: «Уже три года твердят, что Вооружённые силы готовят и могут совершить переворот. Кто об этом говорит? Вы вежливо молчите, а я скажу прямо:.,., Арбатов Г.А. ».[877] Высшие военные успокаивали, но думали они, похоже, о другом.
Очередная попытка переворота произошла в августе 1991 года и отдельные военные (включая также некоторых высокопоставленных сотрудников госбезопасности) играли в ней основную роль.[878]
5.11.4. Кроме того, нельзя ни отметить, что в течение 1991 года минимум два-три раза складывалась такая ситуация, когда шла то ли подготовка к резкому наведению порядка, то ли делались попытки его навести, но как всегда на полпути менял направление.[879] Речь, прежде всего о событиях «холодного января» (события в Прибалтике) и «горячего июня» (просьба в Верховном Совете дать дополнительные полномочия) 1991 года.
Но это мы о готовности вообще начать наводить порядок. А есть ещё готовность начать в частности, т.е. в конкретный сроки и в более твёрдой форме. Почему же в августе пошли дальше, чем ранее?
5.12. Почему они решились (версии сторон)?
5.12.1. «…Шаг за шагом к лету 1991 года создалась ситуация, когда хаос и кризис в стране усилились, углубились, расширились, а, будучи облечённый огромной законодательной и исполнительной властью, не шёл ни на какие меры, позволившие бы затормозить эти негативные процесс. Он был целиком и полностью поглощён проектом нового Союзного договора и увлёк в эту область бесплодных ожиданий всю центральную власть».[880]