Предательство среди зимы

— Приведите его ко мне. Как только мы переселимся, приведите его туда. Я с ним поговорю.

— Это ошибка, — заметил Синдзя.

— Если ошибка, то моя, — отрезал Ота. — Когда мы можем отсюда выехать?

— К закату приготовим все необходимое, — ответил Амиит. — Доберемся в Мати чуть за половину свечи. К рассвету окопаемся в подземелье. Правда, на улицах все равно будут люди.

— Нарвите цветов. Украсьте повозку, словно мы готовимся к свадьбе, — велел Ота.

— Я приведу поэта, когда скажете, — заявил Сёдзен уверенным тоном. Правда, в конце его голос сорвался, и мужчина нервно затеребил перстни.

— Тоже завтра. И, Ламара-тя, пусть твой человек из Совета с нами свяжется, как только что-то узнает.

— Как прикажете, — ответил Ламара.

Ота изобразил руками позу благодарности и встал.

— Если больше говорить не о чем, я пошел спать, — когда еще выпадет такая возможность. Тем, кто не будет готовиться к переезду, советую последовать моему примеру.

Все что-то согласно пробормотали, и встреча закончилась.

Ота лег в кровать и прикрыл глаза рукой от солнечного света. Ему показалось, что заснет он не раньше, чем научится летать. Он ошибался: сон пришел легко, и он даже не услышал, как скрипнули старые кожаные петли, когда в комнату вошла Киян. Его разбудил ее голос.

— «Если ошибка, то моя»? Умеешь ты людей вдохновить.

Ота потянулся. Ребра болели и, что еще хуже, закостенели.

— Думаешь, я был слишком суров?

Киян отвела сетчатый полог, села рядом и нашла его руку.

— Если Синдзя-тя такой нежный, он занимается не своим делом. Может, он и против твоего решения, но если бы ты отступился, он перестал бы тебя уважать. У тебя все получилось, любимый. Даже очень. Думаю, ты обрадовал Амиита.

— Почему?

— Ты стал хаем Мати. Да, знаю, дело еще не сделано, но там ты впервые заговорил не как младший посыльный и не как рыбак с Восточных островов.

Ота вздохнул. Киян спокойно смотрела на него. Он поднес ее руку к губам и поцеловал в запястье.

— Пожалуй, так и есть. Только, знаешь ли, я этого не хотел. Постоялого двора вполне бы хватило.

— О да, боги непременно тебя послушают, — усмехнулась Киян. — Они всегда так любезно дают нам жизнь, которую мы просим!

Ота хмыкнул и притянул Киян к себе. Она легла рядом и прижалась к нему всем телом. Ота опустил руку к ее животу и погладил крошечную жизнь, растущую там. Киян подняла брови.

— Ты грустишь, Тани?

— Нет, любимая. Не грущу. Боюсь.

— Возвращаться в город?

— Боюсь, что меня там найдут, — сказал он. И, помолчав, добавил: — И боюсь разговора с Маати.

12

Семай оперся на подушку. Спина болела, в голове царила сумятица. Размягченный Камень сидел рядом, и его неподвижность не нарушалась даже дыханием. На возвышении, где ее могли видеть свидетели, сидела, опустив глаза, Идаан в розово-голубых одеждах невесты. Казалось, их разделяет большее расстояние, чем между стенами храма — словно в пустоте уместился годовой путь.

Зрителей было немного, одни женщины да младшие сыновья утхайема. Уже собрался Совет, и его участники не явились. И то верно: кому интересна свадьба осиротевшей девицы знатного происхождения и сына уважаемого семейства, когда можно посмотреть на споры и дебаты, интриги и притворство?

Семай пристально смотрел на Идаан, мечтая, чтобы насурьмленные глаза повернулись к нему, а карминные губы улыбнулись. Звякнули кимвалы, и жрецы в золотых и серебряных халатах с черными символами порядка и хаоса начали церемонию. Их голоса слились в песню, от которой зазвенели даже двери храма. Семай щипал подушку, не в силах ни смотреть, ни отвести взгляд. Один жрец — старик с тощей белой бороденкой и непокрытой головой — встал позади Идаан, там, где должны были стоять ее отец или брат. Верховный жрец вышел на возвышение, медленно воздел руки, развернув ладони ко всему храму и жестом заключая присутствующих в объятья. Заговорил он на языке Старой империи, который не понимал здесь никто, кроме Семая.

Eyan ta nyot baa, dan salaa khai dan umsalaa.

Воля богов такова: жена да будет служить мужу.

Старый язык для старых мыслей. Семай пропустил мимо себя слова древнего ритуала, давно утратившие значение, сосредоточился на дыхании и понемногу успокоился, хотя бы внешне. В душе по-прежнему извивались печаль, гнев и ревность, но Семай наблюдал за ними со стороны.

Открыв глаза, он увидел, что андат внимательно и бесстрастно смотрит на него. Мысленное давление уменьшилось, Размягченный Камень по обыкновению глупо улыбнулся и отвернул голову. Адра стоял с длинной веревочной петлей в руке. Жрец задал ему ритуальные вопросы, Адра ответил. Он осунулся, плечи были слишком прямыми, движения — нарочито осторожными. Семаю показалось, что Адра вот-вот упадет от утомления.