И словно бы жгучий яд струится по жилам, бурлит в крови, выжигая его изнутри и наполняя силой руки. Второй удар — кровавая полоса поперек лба.
Он запрокинул голову к небу, и кровь заливала ему глаза, и что-то шумело в груди, словно тысячи ветров вьются вокруг его сердца, и кажется, сами глаза теперь могут метать молнии…
Третий удар, в область сердца. Кремень заскрежетал по ребрам, оставив глубокий порез. Кровь бурлит в теле, застилает алым глаза — кажется, сейчас выплеснется изнутри опаляющим жаром…
Когда все закончилось, он не слышал своего тела. Не чувствовал крови, смывающей с груди краску. Все тело словно бы распирало, будто бы он стал выше, сильнее — будто бы кожа и кости стали тесны ему, не давали встать в полный рост.
— Склонись перед деревом и предложи свою кровь, чтобы вас связали узы родства, — словно бы из другого мира долетели слова Извелы.
Он тяжело упал на колени, и кровь обагрила впившиеся в землю корни. Мгновения ничего не происходило, пока дерево вдруг не зашевелилось, не затрещало ветвями.
— Оно приняло тебя, — сказала Извела. — Если тебя мучает жажда, вещь из плоти, пей от него. Если ты голоден, ешь от него, ибо оно есть податель меда и лесная трава… Пей! — приказала жрица, и Дирк послушно коснулся губами коры.
Холодная и свежая, чуть сладковатая жидкость обволокла небо. Он сглотнул и почувствовал, как что-то соединяется в нем, смыкается — и он больше не теряет кровь с каждым мигом.
— Ешь! — приказала жрица, и зубы юноши впились в кору. На вкус она была как истекающее жиром мясо, и кости начали смыкаться в нем, а рассеченные мышцы срастаться, закрывая порезы и раны.
— Вставай, — сказала она тем же больным и надломленным голосом.
И он встал. На его узкой груди красовался узор из сплетенных тугой сетью ветвей.
Когда он спустился в землянку, слова застряли у него в горле. Молча глядя на пленника, он стоял несколько секунд, пока не нашел силы обернуться и бросить охранникам:
— Подождите снаружи.
Едва они остались одни, юноша опустился перед Толланом на колени.
— Дирк… Маленький Убийца, — удивительно, но прозвучало это не гневно, а скорее ворчливо. Долговязый, нескладный, Толлан был точно таким, каким юноша видел его в последний раз.
— Ты еще и винишь меня? — слова давались с трудом, словно бы застревая в глотке.
Воин фыркнул.
— Это имя такое. Так уж тебя прозвали. После той бойни…
Толлан поморщился, неловко пошевелившись, и только теперь Дирк заметил перевязанное плечо. На ткани, где волчьи зубы прокусили руку, явственно проступала кровь.
Дирк молчал. Он мог ответить обвинением на обвинение, но делать этого не хотелось. Только когда молчание стало совсем уж невыносимым, он произнес:
— Я и не ищу оправданий. И не знаю, кто первым начал это… Просто мы стоим по разные стороны гор. Вы убиваете нас, а мы — вас. Я не выбирал склон, на котором стоять мне.
Толлан, похоже, хотел пожать плечами, но в последний момент передумал.
— Ведь ты же помнишь, я только хотел защитить эту девушку! — вдруг горячо заговорил Дирк. — Ведь помнишь же!.. Мне просто пришлось сражаться… Для вас она была не человек вовсе, а отступница. А все отступники…
— Брось! — парень вновь поморщился. — Я не страдаю беспамятством. А Карс был известной скотиной. Просто скажи мне, чем ты лучше его? Маленький убийца… — он словно пробовал на вкус эти два ранящих, страшных до жути слова.
— Ты просто никогда не жил так, как я! Не знаешь, как это: знать, что твои родичи убьют тебя, если узнают. Не знаешь, как — слышать, как говорят о таких, как ты. Как похваляются убийствами твоих братьев…