Мне совершенно не хотелось впредь иметь что-либо общее с этими людьми. Но я вложила все свои средства в создание адвокатского кабинета. Я взяла на себя финансовые обязательства по аренде офиса. И я только что выяснила, что у моего партнера есть женщина на стороне…
Надо было что-то делать.
Я позвонила Браму, который посоветовал обратиться к председателю ассоциации, господину Хаммингу. В офисе его не оказалось, а заместитель не пожелал заниматься проблемой человека с такой фамилией. Он сказал, что мне нужно дождаться возвращения господина Хамминга. Я была полностью обескуражена.
День близился к концу, ничего не происходило. Я поняла, что к присяге меня не приведут, и была рада хотя бы тому, что выяснила это заранее. Мне не придется прилюдно выглядеть дурой — единственной из двадцати кандидатов на вступление, кому отказали.
Я уже считала это свершившимся фактом, когда раздался телефонный звонок.
— Госпожа Холледер?
— Да, это я.
— Это Хамминг. Завтра вас приведут к присяге. — И он повесил трубку.
На церемонии он пожал мне руку и, многозначительно подмигнув, сказал:
— Всего наилучшего!
Это вселило в меня определенную надежду, что есть люди, способные не обращать внимания на стереотипы, связанные с похищением Хайнекена, и судить обо мне по моим собственным делам, а не по делам моего брата и зятя. Но ясно было, что в Департаменте юстиции есть те, кто никогда не поступит таким образом.
Как-то раз, летом 1996 года, мне на работу позвонила няня дочери и сказала, что мой дом обыскали десять детективов, следователь прокуратуры и надзорный судья. Они конфисковали всю Мильюшкину коллекцию диснеевских фильмов на видеокассетах. Няня была шестнадцатилетней девочкой, а моей дочери было одиннадцать, и звонить мне им не разрешили.
Два ребенка перед лицом могучей силы, вломившейся в их дом без приглашения, и на их глазах перевернувшей его вверх дном. То, что меня не проинформировали, чтобы я могла приехать и успокоить детей, было просто омерзительно. Я пыталась наводить справки, но тогда мне не объяснили ни причин этого обыска, ни в рамках какого следственного дела его проводили.
Лишь позднее я узнала, что они искали видеозаписи, сделанные в секс-клубе Кора, Робби и Вима, которым управлял мой бывший партнер. Предполагалось, что на этих видеозаписях присутствует один из прокуроров.
Эту информацию прокурор Тевен, тот самый, который пытался помешать моему вступлению в ассоциацию адвокатов, получил от проститутки по имени Эмма. За это она получила щедрое денежное вознаграждение и освобождение от ответственности за серию грабежей, совершенных ей на пару со своим дружком. Записи якобы сделал Кор и спрятал их в моем доме.
Изо всех сил стараясь прикрыть своего сексуально озабоченного коллегу, Тевен купился на туфту проститутки и сел в лужу. Все оказалось враньем. Но при этом произошло ничем не оправданное вторжение в мою частную жизнь, а няню с ребенком терроризировали под видом поддержания правопорядка. Передо мной даже не извинились.
Это был уже третий случай. Действия Департамента юстиции стали внушать мне серьезное беспокойство.
И на этом они не остановились. В 2005 году проводился обыск в офисе моего бухгалтера. Поводом к нему послужило то, что в числе его клиентов был Вим, а расследование велось по делу об убийстве Виллема Эндстра. Но, помимо бухгалтерии Вима, следователи конфисковали и всю документацию моей юридической фирмы.
Обыск производился под наблюдением надзорного судьи из Утрехта, но какая разница? Я — «его сестра», так что можно делать что угодно. Поэтому моя документация оказалась не у судьи, как положено, а у следователя, который мог вволю ей насладиться.
Постоянное попирание моих законных прав и неприкосновенности частной жизни мне надоело, и я наняла одного из лучших адвокатов, Лиану Маннхеймс.
Она потребовала, чтобы мою документацию вернули и принесли извинения. Требование было удовлетворено, нам сказали, что произошла ошибка. Ошибка! На каждой папке была крупными буквами проставлена моя фамилия и инициалы, так что забрать их по ошибке было сложно. Просто им нужна была возможность тщательно изучить все мои документы.
К тому моменту Кора уже два года не было в живых. Мне было очень обидно, что меня продолжают преследовать за то, что я ношу фамилию Холледер, хотя морально я уже давно распрощалась с Вимом. Он общался со мной, но лишь тогда, когда собирался меня использовать. Департамент юстиции не мог и не должен был понимать, что мои контакты с Вимом носят вынужденный характер, поэтому там меня вполне логично считали его соратницей.