— Я очень на это надеюсь, потому что рискую жизнью. Все очень сильно отличается от того, что вы себе представляете. Для нас, равно как для всех остальных, попасть к нему в немилость означает стать его врагом. А вы знаете, что случается с его врагами. Вим не сделает исключения для членов семьи. Напротив, он ждет от нас безусловной преданности — именно как от членов семьи. Но эта лояльность строится не на любви, а на страхе смерти. Это односторонняя лояльность, не взаимная: Вим предаст нас, как только сочтет нужным.
Я объяснила, что люди всегда считали нас большой дружной семьей с Вимом во главе, думали, что мы разделяем одни принципы и ценности, однако на самом деле все совершенно иначе.
Обе женщины были удивлены. Они представляли нашу «дружную» семью не такой. Но они хотели двигаться дальше и спросили, готова ли я давать свидетельские показания о преступлениях брата. Но я прежде всего хотела понять, с кем имею дело.
Я собиралась просветить их в части наших семейных отношений, но не рассказывать ничего существенного о преступной деятельности. Если произойдет утечка информации, из нее будет следовать, что я считаю Вима психопатом, который третирует своих близких. Я всегда смогу сказать, что это вранье, что нас просто хотят стравить между собой. Но если я дам информацию о заказных убийствах, он сразу поймет, что она исходит именно от меня, поскольку помнит, что мы с ним обсуждали вещи не для посторонних ушей.
— Но может быть, тогда вы хотя бы намекнете на темы, которые собираетесь затронуть?
— Могу сказать только, что речь пойдет об очень серьезных вещах.
— Может быть, на следующей встрече?
— Может быть. Сначала мне нужно поговорить с сестрой. Если она откажется давать показания, то и я тоже не буду.
Мы разошлись. Они обещали поговорить со своим руководством и сказали, что будут рады встретиться снова.
После встречи я почувствовала облегчение. Наконец-то я смогла озвучить вслух, что мы — не приложения к Виму и способны мыслить и поступать самостоятельно. Но это чувство исчезло практически сразу же после того, как я вышла из гостиничного номера. Я вновь оказалась в реальном мире — в своей реальности, которой правил Вим. Меня накрыл страх только что сделанного. Ведь я нарушила железный порядок. Мне стало дурно. Я побежала вниз по лестнице в туалет, где меня стошнило. Мимолетное чувство облегчения продержалось какую-то секунду.
Больше я никогда этого не сделаю.
Больше никогда не настучу.
Я села в машину и направилась к Соне, чтобы рассказать ей о разговоре. Сестра ждала меня у дверей.
— Боже, ты только взгляни на себя! Ты бледная как полотно! Что случилось? Все прошло настолько плохо? Там были «крысы»?
— Нет, ничего ужасного, все в порядке. Меня просто тошнит. Чувствую себя неважно. Пройдет.
— Это потому что ты заговорила.
— Да. Это оказалось очень трудно.
— Думаешь, это были «крысы»?
— Вряд ли. Хотя, конечно, кто их знает. Но я не сказала им ничего важного, ничего из того, что позволило бы Виму сделать вывод, что сдаю его я.
— Это хорошо. А что же ты им рассказала? — спросила Соня.
— Что мы не желаем больше страдать из-за него. О том, каков он сам. И что мы не одна большая дружная семья.
— Как они отреагировали?
— Такое впечатление, что очень удивились.
— И теперь?
— Теперь я до смерти боюсь, что он прознает, — вздохнула я.
— Я не в этом смысле. Что дальше?
— Они хотят встретиться еще раз. Понятно, что они надеются узнать от меня что-то, что смогут использовать. Но я в этом деле, только если и ты тоже. Если нет, то нет смысла.
— Я понимаю. Я очень хочу, Ас. Но дети…
— Они же и так в опасности. Ладно, я сейчас ничего не соображаю, мне нужно немного прийти в себя.
— Заходи, приляжешь у меня.
— Нет, поеду домой, вдруг он объявится. Если меня не окажется дома, начнет меня разыскивать. Лучше уж я буду на месте.
— Ладно. Люблю тебя.
— И я тебя, сестренка.
Я села в машину, доехала до дома и легла в постель.
Ночью в дверь позвонили. Это был Вим. Значит, мне нужно было спускаться вниз, к нему, потому что дома мы не разговаривали. О нет, только не это, подумала я. Он здесь, потому что уже знает? Ну конечно! Я была в полной уверенности, что ему все известно.
— Поторапливайся! — рыкнул он.
Опять ему не терпится. Всю жизнь так.
— Я мигом, — крикнула я.
Я чувствовала себя застигнутой врасплох, неуверенной, боялась, что он узнал. А если пока не узнал, то я боялась, что выдам себя своим поведением. Но знала, что обязана вести себя как ни в чем не бывало, чтобы не возбудить его подозрений. Не время для слабости.
Перед выходом я взглянула на себя в зеркало, проверяя, можно ли определить по выражению лица, что я наделала. Нужно контролировать себя, иначе Вим точно поймет, что что-то происходит, и станет доискиваться причин моего странного поведения. Он знал меня наизусть. Ладно, последний штрих, морда кирпичом и вперед!
— Привет, братишка! — сказала я самым естественным тоном.