Если вдуматься, то лучше не аннулировать предварительные показания. Не потому, что мы верим, что Вима в конце концов осудят, а потому, что их существование является для нас своего рода защитой.
Спустя пару дней я позвонила, чтобы узнать, аннулировали ли уже наши показания.
— Нет? Хорошо. Не надо этого делать. Может быть, когда-нибудь они пригодятся, — говорю я Манон.
Я убью его
Раздался звонок в дверь. Конечно, это снова был он.
Я ощутила, как меня покидают силы. Я устала. Я хочу выйти из игры, но я так глубоко увязла во всем этом вместе с ним, что это нереально. Это не кончится никогда.
Мы идем по улице Маасстраат, и в ходе своего монолога Вим со смехом вспоминает, как в очередной раз пугал Соню.
— Вот сейчас она напугана так напугана.
Я шла рядом и смотрела на эту его ухмылку. И думала: тот, кто настолько радуется причиненной другим боли, не должен жить.
Сколько можно! Я его убью.
Соня была в фитнесе. А я приехала туда на прием к мануальному терапевту. Сестра пила кофе, и я подсела к ней.
— Сегодня я ему снесу ему башку. Оружие мне передадут попозже, — сказала я.
— Не говори так. Ты не сделаешь этого. Ты не можешь поступить так с Мил и с малышами. Они же тебя потеряют.
Но даже это не остудило меня. Всем своим существом я стремилась покончить с этим раз и навсегда. Я больше не хотела ни на кого полагаться, я больше не искала других способов остановить его.
— Сделаю это сама. Давно уже пора было.
Убить или пасть жертвой убийства — это давно уже стало важнейшей составляющей наших жизней. Кор был мишенью Вима, Вим был мишенью Миремета, Эндстра, Томаса ван дер Бийла и многих других. Мы с этим жили, и благодаря этому я знала, что нужно делать, чтобы избежать убийства, и что для того, чтобы его осуществить, нужно приблизиться к цели на расстояние, позволяющее произвести смертельный выстрел.
Знать,
Мимоходом, как говорит Вим.
Чтобы приблизиться к цели, надо знать время и место. Знать, где и когда будет цель. Это непросто, и именно поэтому такое количество заказных убийств сопровождается предательством близких знакомых жертвы. Находятся те, кто может рассказать, где живет объект, где и когда он бывает.
В моем случае где и когда — проблемой не было, мы встречались с Вимом, когда ему было нужно. Мне достаточно было лишь прийти на встречу, приблизиться и застать его врасплох. Для такого неопытного стрелка последнее было самым важным.
Я умею обращаться с оружием, но не умею стрелять на поражение с пяти метров. Мне нужно встать максимально близко к нему, незаметно достать пистолет и в упор выстрелить в живот.
Чтобы лишить Вима шансов на сопротивление, необходимо использовать фактор неожиданности. Выстрел в живот необязательно повлечет смертельный исход, но станет для него настолько неожиданным, что я получу возможность сделать контрольный выстрел. Вот так я все продумала и даже немного потренировалась.
— Тебе нельзя это делать, — сказала Соня.
— Даже и знать не хочу почему, — ответила я.
У меня и вправду не было никаких оснований не делать этого, как будто я разом лишилась всех моральных устоев. В точности как он.
Размышляя об этом, я не испытывала отторжения или страха. Я считала это само собой разумеющимся: Вим был злокачественным образованием, которое следует удалить. У него не было никаких моральных устоев. Единственное, что останавливало меня все это время, были слова моей дочери: «Я не хочу, чтобы моя мама была убийцей». Вот у нее явно были моральные устои.
Я искренне стремилась понять ее, но у меня не получалось — ни разумом, ни чувствами. А Соня прекрасно понимала Мильюшку. Хотя в ее положении это выглядело бы вполне логичным, ведь речь шла о ее супруге и детях, Соня не хотела и не смогла бы совершить подобное.
Мы говорили об этом и раньше. Я считала, что она должна стоять за своих детей, невзирая на средства. Но она не могла так.
— Я это сделаю. Дома стоит сумка с одеждой, принесешь мне ее, когда я окажусь в полиции.
Я не буду даже пытаться избежать наказания, я — не он. Я признаю вину и сдамся добровольно. Я понимала, что попаду в тюрьму, но это было намного лучше, чем продолжать сосуществовать с ним.