Предатели крови

Она осторожно пробиралась меж кустов и финиковых пальм к временному загону для лошадей. На полпути она призвала магию и с радостью обнаружила, что свечения хватает, чтобы видеть тропинку и не спотыкаться. Но скоро свет стал не нужен: Типп и Голдрик зажгли ручные люминиевые фонари, осматривая лошадей недавно вернувшихся Эшлин и Кэлдона. Спирита уже отпустили, и он счастливо жевал охапку травы, а кобыла Кэлдона, Фурия, нетерпеливо дожидалась, пока Голдрик ее почистит.

Типп как раз покончил с чисткой упряжи и складывал все по аккуратным удобным кучкам. Кива с гордостью смотрела, как он тщательно все проверяет и удовлетворенно кивает. Только потом он обернулся, увидел ее и просиял.

– К-Кива! – поприветствовал он ее, щербато улыбаясь. – Ты б-была права насчет п-припарки – у Быстронога п-почти п-прошел отек!

Она улыбнулась ему в ответ, не признаваясь, что понятия не имела, поможет ли человеческое лечение его обожаемому пони, но все равно порадовалась за него.

– Ужин готов, – сказала она. – Я добавила побольше луковок коллиса специально для тебя.

Остальные терпеть не могли эти пустынные клубни, похожие по вкусу на мел, но Типп еще рос, и желудок его согласился бы и на землю, лишь бы побольше.

Он улыбнулся еще шире и подскочил, чтобы быстро обнять ее, а потом умчался к костру, вопя через плечо:

– Лишь б-бы они м-мне оставили!

Кива готова была биться об заклад, что все до единой луковки будут ждать его на дне котелка, а остальные к ним даже не притронутся. Она хихикнула, покачала головой и посмотрела на пальмы по пути к источнику, решая, стоит ли разыскать Джарена или пусть возвращается сам.

Она все еще сомневалась, когда Голдрик откашлялся, привлекая ее внимание.

– Нам так и не выпало возможности поговорить, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу. Фурия нетерпеливо топнула копытом, испытывая его терпение, и он успокаивающе погладил ее по хребту.

Кива не успела спросить, что хочет обсудить Голдрик, как почувствовала на шее дыхание, резко обернулась и увидела, что к ней подкрался Зефир. Она настороженно посмотрела на него, но конь не пытался укусить, а просто толкнул ее мордой.

– Ха! – тихо возвестила она, поглаживая его по шелковистой серой щеке. – Я знала, что покорю тебя!

– Он сущее наказание для конюха, – заявил Голдрик. – Мне кажется, он никого не любит.

– Он просто привереда, – ответила Кива и поспешно отдернула руку, когда Зефир решил, что хватит с него нежностей, и попытался ее цапнуть. Очевидно, их отношениям еще было куда расти, но как когда-то сказал Кэлдон, перемелется – мука будет.

Кива наскучила Зефиру, и он потрусил прочь, а все внимание Кивы вернулось к Голдрику.

– Я знаю, что это не мое дело, – сказал тот, – и даже не уверен, захочешь ли ты это услышать, но твоя мама…

Он умолк и подергал себя за бороду.

– Она была… Твоя мама была… – попытался он снова глухим голосом. – Тильда была очень мне дорога. После гибели твоего отца мы сблизились. – И испуганно добавил: – Не в этом смысле. Она слишком любила Фарана, чтобы отдать сердце кому-то другому. Но я… – Не сводя взгляда с Фурии, он признал: – Я не смог подавить свои чувства к ней, хотя знал, что она никогда не ответит взаимностью.

Кива стояла, ощущая неловкость и не зная, что ответить. С самой встречи с Голдриком мама, которую она, по ее мнению, когда-то знала, потом потеряла, а потом поняла, что на самом деле и не знала вовсе, вернулась к образу из Кивиного детства. И все-таки она чувствовала пропасть, когда думала о Тильде. Виной этому были не только проведенные порознь годы, но и вся ложь, полуправда и те решения, которые приняла мама, – решения, из-за которых Киву бросили одну в Залиндове на десять лет.

– Она когда-нибудь объясняла, почему не пришла забрать меня? – спросила Кива. Она только недавно узнала, что ее можно было освободить в любой момент, пока ей не исполнилось двенадцать. Зулика сказала, что магия Кивы могла поставить под удар все движение повстанцев, но Киве это объяснение казалось сомнительным: в конце концов, и Зулика, и Тильда свободно прибегали к дару все это время. Тут крылось что-то еще.

– А-а… – Голдрик заерзал. – Боюсь, это моя вина.

Кива сощурила глаза, заметив виноватое выражение на его лице.

– Понимаешь, – сказал он, – я… ну… Извини, это непросто; но я сказал Тильде, что закон, позволяющий освобождать детей, не распространяется на тех, кого обвиняют в симпатиях к мятежникам. Она доверяла мне, и я этим воспользовался. – Заметив потрясенное лицо Кивы, он добавил: – Я думал, что защищаю ее. Фаран тогда был еще жив, и если бы она отправилась за тобой, то никогда бы не уехала и без него тоже. Она бы осталась там вместе с ним. Но когда год спустя пришли новости о его смерти, мне стало слишком стыдно признаваться во лжи. К тому моменту я уже любил ее и боялся, что она…

У него сорвался голос, а полный раскаяния взгляд встретился с Кивиным.