Скоро все знали, что к вечеру (это был третий день карантина) в сельхоз прибыл конный отряд из четырех сотрудников Управления. Карпия арестовали и заперли в бане. Перекусив, напившись чаю, кратко потолковав с кумом насчет загадочной ямы у ворот, с верхом наполненной еловой сушиной (чем кум наличие ямы объяснил, осталось неизвестно — может, на дровяные заготовки сослался, может еще на что), оперуполномоченные пустились в обратный путь. Понуро повесив голову, Карпий сидел на крупе лошади, обняв чекиста за плечи.
Когда кум разрешил выйти из бараков, всадники уже неспешно подъезжали к лесу, растворялись в молочном мерцании белой ночи.
В общем, история вышла загадочная. Долго толковали, что явилось причиной столь резкой перемены в судьбе начальника сельхоза «Песчанский».
Вагнер высказал предположение, что на Карпия написала жена — в отместку за побои и издевательства, о которых не раз доносили в барак уголовницы, работавшие в доме начальника.
С Вагнером молча согласились. Во всяком случае, ни от кого другого жалоба в Управление дойти не могла.
Недели через две приехал новый начальник — сержант Госбезопасности Крымов. Злой, решительный. Когда улеглась первая суматоха, Шегаев пришел к нему со своим требованием — мол, сумасшедший Карпий сколько времени продержал, а он давно уж должен вернуться в Управление…
— Запрос пошлю, — сказал Крымов.
— Зачем запрос? Вот же у меня в командировке написано: на время выполнения работ. Понятно, что я вернуться должен!
Крымов только хмыкнул, посмотрел иронически: Управления он, похоже, не боялся.
Но все же в начале осени оттуда пришел приказ — Шегаева перебрасывали в Усть-Усу, в Шестое отделение. Заговорить насчет Копыловой он не решился: толку, чувствовал, не будет, а разозлишь — так под горячую руку Крымов и самого не пустит.
Шагать до станции Песчанка самостоятельно позволено не было.
Шел с конвоем.
То есть не просто шел — его этапировали.
Но, правда, по собственной же визирке — следовательно, кратчайшим путем.
Добрые вести