Предатель

— Нас тут на дело поставили, — говорил Карпий, тускло глядя в окно, за которым порхали белые мухи. — Нам тут резво надо, с подъемом. У нас план есть. Капусты должны взять по двести центнеров с гектара, картошки по двести двадцать.

Если б дело шло в другом месте и в другое время, Шегаев, может быть, не сдержал бы своего изумления. Но сейчас, уже начиная догадываться, к чему клонит начальник, только понимающе покивал.

Карпий досадливо морщился.

— План есть план. План есть, а агронома нет. Из Камбалы какой агроном? Он дела не рубит. — И с пристальной неприязнью посмотрел на Шегаева, будто это именно он, Шегаев, настоял, чтобы Камбалу назначили агрономом. — А ты — землемер. Должен насчет земли в тонкостях! Тебя государство учило! Деньги на тебя тратило!

— Гражданин начальник, я не в том смысле землемер, — возразил Шегаев. — Я топограф, геодезист. Это разные вещи. Мерить землю — одно, а смотреть на нее в сельскохозяйственном смысле, в агрономическом — где она какая, что на ней вырасти должно — совсем другое!

— Земля есть земля, — отрезал Карпий. — Мерить, говоришь? И я про то же толкую! Все сельхозные земли обмеришь! Составишь план! Наметим, где центральную усадьбу строить!

— Меня в Чибью ждут! Вы командировку посмотрите, там черным по белому: направляется для проведения геодезических работ! Есть разница?

— Нет разницы! — озлился Карпий. — Не вижу разницы! План составлять — это не геодезические работы, что ли?

Шегаев дважды сжал и разжал кисти рук.

— Заодно и под освоение новые участки прирежешь! Найдешь, где хорошая почва, которую осваивать легче! А Камбала у тебя в помощниках будет.

— Не нужен мне Камбала! — вновь запротестовал Шегаев. — На черта мне такой помощник?! Да и вообще, я ни агрономом, ни почвоведом быть не могу! Отпустите меня в Чибью! Меня из Управления командировали трассу проложить! Про план речи не было! У меня там работы непочатый край!

Карпий молча смотрел на него, но лицо его становилось все серее и серее, как будто кожа, туго обтягивавшая худой череп Карпия, не то высыхала, не то истлевала на глазах.

— Ах ты вражина! — негромко сказал начальник сельхоза, медленно поднимаясь со стула во весь свой громадный рост. — За старое, значит?! За свое?!

Как раз в эту секунду раскрылась дверь, и на пороге встал кум — начальник охраны. Он зашел явно по другому поводу, но, должно быть, сразу почуял, что дела в кабинете делаются нешуточные, — и настороженно остановился, загородив проход плотным телом. Теперь Шегаев не мог даже улизнуть, как уже сделал однажды, когда Карпий впал в нечеловеческое свое ожесточение.

— Ты, сука, думаешь, я тебя не помню?! Думаешь, забыл?! Или у самого из башки вылетело, что на следствии было?! Напомнить?! Жалко, я тебе, сучок, тогда табуреткой череп не разнес! Так еще не поздно! Я тебе, гнида, напомню! Землю жрать будешь! В леднике сдохнешь! — кричал Карпий, дергаясь, как будто под током, и шаря такими же дергающимися, непослушными пальцами по кобуре. — Ах ты, вредительская твоя душа! Мало вас дохнет, мало! Стрелять вас надо, сволочей!

Помощи Шегаев ниоткуда не ждал, но она все-таки пришла.

— Ну, ну! Макарыч! Ладно тебе! — сказал кум, окончательно уяснив серьезность имеющих быть в кабинете дел. Отшагнул в сторону, одновременно мощно пропихивая Шегаева к двери. — Давай отсюда!.. Макарыч! Слушай, что скажу!..

Шегаев выскочил в коридор, вывалился на улицу, прошагал до угла барака — и встал, поняв, что его трясет крупной дрожью то ли от страха, то ли от злости.

Этого он себе в последние два года не позволял никогда — чтоб вот так колотило. С чего? Злость — бесполезна, страх — тем более бессмыслен.

Перевел дух, оглянулся. Сизое небо снова проступало из сгустившегося было морока отчаяния.