Преданный

Такими, к сожалению, и были не то чтобы очень внятные последние слова Буки и Коротышки, чьи тесаки оказались бессильны против потока пуль калибра 7,62, летящих со скоростью 600 выстрелов в минуту или 10 – в секунду, как ты узнал, учась у Клода. Бам! Бам! Бам!

Первый автоматчик стрелял короткими, точными очередями, второй – долгими, неряшливыми приступами, и поэтому, когда второму пришлось сделать паузу посреди бойни, чтобы вставить новый магазин на тридцать патронов, первому еще хватило заряда, чтобы пустить пулю в лоб Ронину, который лежал на спине, истекая кровью из простреленного живота и пытаясь нашарить пистолет на поясе, и стрелок сделал это с полным спокойствием, пока его товарищ дрожащими руками вставлял новый магазин и вставил-таки, но за это время спокойный и невозмутимый стрелок успел развернуться и подойти к Моне Лизе и Шефу, и тот и другой сидели у стены, Мона Лиза – в шоковом состоянии, это было видно по его лицу, а Шеф – и таким ты его видел в первый и последний раз – в ужасе, мучительно пытаясь понять, как это он оказался в очереди на очередь, сквозь его комбинезон проступала темная кровь, а второй стрелок, тот, что любитель, всадил затяжной залп в спину Лё Ков Боя, который бессмысленно пытался заползти в угол, после того как ему прострелили ноги, и умер у раскинутых ног Шефа, уронившего молоток, державшего свои кишки обеими руками и так сильно кричавшего от боли, что ты чуть было не расплакался, но крики резко оборвались, когда спокойный и невозмутимый стрелок выстрелил ему в рот и размазал его воспоминания по стене.

В эхокамере стало тихо, слышно было только, как тяжело дышит Мона Лиза и как в голове у тебя шумит кровь, волны которой ты слышал, потому что прижимался ухом к бетонному полу, и когда стрелки повернулись от бойни в твою сторону, ты закрыл глаза и притворился мертвым. Их ботинки затопали по бетону – ближе, еще ближе, – и один стрелок сказал: нет, дай мне, – и что-то твердое и горячее уперлось тебе в висок, ты дернулся и открыл глаза.

Ха! – сказал стрелок-любитель, целя дулом тебе в лицо. Так и знал, что ты еще жив. Он стащил с головы балаклаву и оказался Роллингом. Ну здорово, больной ублюдок. Помнишь меня?

Разве ты мог его забыть?

Спокойный и невозмутимый стрелок тоже стащил свою балаклаву, и ты сразу заметил сходство, как визуально рифмуются с Моной Лизой его локтеобразные скулы, непроницаемый взгляд, черные и толстые, как коконы, брови и губы поп-звезды.

Саид, сказал ты.

Коконы шевельнулись. Слышал, значит, обо мне, сказал он. И я о тебе наслышан.

Он присел рядом, чтобы лучше тебя рассмотреть, и хоть он и собирался тебя убить, у тебя все равно промелькнула мысль: вот ведь красивый сукин сын.

Ты занял мое место, ты взял чужое, продолжал Саид, постукивая пальцем по твоему лбу, там же, куда Шеф прижимал молоток. Теперь ты за это заплатишь.

Роллинг вскинул «калашников» к плечу, и ты перевел взгляд от спокойных глаз Саида к дулу автомата, нацеленному тебе прямо между глаз. Мао говорил, что политическая власть растет из ствола винтовки, но ты не мог себе представить, чтобы из этого ствола могло хоть что-нибудь вырасти. Ты видел только власть ужаса в черной дыре дула, с центром тяжести в виде безымянной пули 7,62 мм с твоим именем, и велел себе помалкивать, чтобы не спровоцировать Роллинга или Саида, которые, в отличие от Шефа, кажется, не особо рвались затягивать агонию жертвы. Столько людей уже пытались пустить тебе пулю в лоб, и теперь тебе хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Однажды ты уже убил себя, и эта пуля поставит восклицательный знак в последнем предложении твоей жизни – то ли поистине несчастный конец, то ли весьма завидный, это уж с какой стороны посмотреть, и раз уж ты был человеком с двумя сознаниями, то оба вы были в ужасе и готовились ликовать.

У тебя есть последнее желание? – спросил Роллинг, и на миг тебя накрыло дежавю.

Можно мне немного лекарства, Ахмед, пожалуйста?

Назвав Роллинга настоящим именем, ты разозлил его, невзначай напомнив о вашей общей душевной (бес)человечности, и он ответил: да я просто тебя убью, и все, и ты уставился на его палец, лежавший на спусковом крючке, но едва палец зашевелился, как Саид сказал: ты задал ему вопрос, и он ответил. Теперь будь мужчиной, держи слово.

Да твою мать! – Роллинг опустил автомат. Ладно, обмудок. И где мне взять это твое лекарство?

В карманах у гномов, наудачу предположил ты – и угадал. Когда Роллинг вернулся с пакетиками лекарства, один ты думал, что, может, и неплохо будет умереть, но другой ты, по-прежнему упорно цепляясь за жизнь, сказал Саиду: может, ты хочешь узнать, где найти еще больше лекарства?

Саид, склонившись над братом, помогал ему натянуть штаны. Он оглянулся на тебя и спросил: думаешь, это спасет тебе жизнь?