Праздник, который всегда с тобой

— Не надо преувеличивать, — сказал Эван высокому старому официанту.

— Два виски вам подали, а? — сказал официант.

Мы добавили воды, и Эван сказал:

— Первый глоток надо делать с чувством, Хем. Если виски правильно употреблять, нам его надолго хватит.

— Вы думаете о своем здоровье? — спросил я.

— А как же, Хем. Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?

На террасе больше никого не было, виски согревало нас, но для осени я был лучше одет, чем Эван: спортивная фуфайка под рубашкой, а сверху — синий шерстяной свитер французского моряка.

— Я вот думал о Достоевском, — сказал я. — Как может человек писать так плохо, невероятно плохо, и вызывать у тебя такие сильные чувства?

— Тут вина не перевода, — сказал Эван. — Толстой у нее хорошо пишет.

— Я знаю. Помню, сколько раз я пытался прочесть «Войну и мир», пока не достал перевод Констанс Гарнетт.

— Говорят, его можно улучшить, — сказал Эван. — Не сомневаюсь, что можно, хотя русского не знаю. Но переводчиков-то мы с вами знаем. Все равно роман потрясающий, по-моему, самый великий, его можно читать снова и снова.

— Знаю, — сказал я. — А Достоевского снова и снова — нельзя. В Шрунсе, когда у нас кончились книги и нечего было читать, я все равно не смог перечитывать «Преступление и наказание». Читал австрийские газеты — учил немецкий, пока не набрели на Троллопа в издании Таухница.

— Боже благослови Таухница, — сказал Эван.

Виски перестало обжигать — теперь, когда добавили еще воды, напиток был просто излишне крепким.

— Достоевский был поганец, Хем, — продолжал Эван. — Лучше всего у него получались поганцы и святые. Святые у него замечательные. Обидно, что мы не можем его перечитывать.

— Хочу еще раз попробовать «Братьев Карамазовых». Возможно, это была моя вина.

— Часть перечитать можно. Большую часть. А потом он начинает тебя злить, пусть и замечательный.

— Ну, будем считать, нам посчастливилось, что смогли это прочесть один раз, — может быть, появится перевод получше.

— Только не соблазняйтесь им, Хем.

— Не соблазнюсь. Я пытаюсь делать так, чтобы действовало на вас незаметно, и чем дальше вы читаете, тем больше набирается.

— Поддерживаю вас в этом с помощью виски Жана.

— У него из-за этого будут неприятности, — сказал я.

— У него уже неприятности, — сказал Эван.

— Почему?

— Меняют администрацию, — сказал Эван. — Новые хозяева хотят другую клиентуру, которая будет тратить деньги, и поставят здесь американский бар. Официанты будут в белых пиджаках, Хем, и их предупредили, что им придется сбрить усы.

— Они не смеют так поступить с Андре и Жаном.

— Не должны бы сметь, но поступят.

— Жан всю жизнь в усах. Это драгунские усы. Он служил в кавалерийском полку.

— Ему придется их сбрить.

Я допил виски.

— Месье, еще виски? — спросил Жан. — Виски, месье Шипмен?

Его доброе худое лицо трудно было представить себе без вислых усов, и лысое темя блестело под прилизанными прядками.

— Не надо, Жан, — сказал я. — Зачем рисковать.

— Никакого риска, — тихо сказал он нам. — У нас тут кавардак Многие уходят.

— Не нужно, Жан.

— Entendu, Messiers[38], — громко сказал он.

Он ушел в кафе и вернулся с бутылкой виски, двумя большими стаканами, двумя десятифранковыми блюдечками с золотой каймой и бутылкой шипучки.

— Нет, Жан, — сказал я.

Он поставил стаканы на блюдечки, налил почти дополна виски и унес бутылку с остатками в кафе. Мы с Эваном прыснули немного воды в свои стаканы.

— Хорошо, что Достоевский не познакомился с Жаном, — сказал Эван. — А то спился бы до смерти.

— А мы что с этим будем делать?

— Выпьем, — сказал Эван. — Это протест. Это акция.

В следующий понедельник, когда я утром пришел в «Лила» работать, Андре подал мне bouvril — чашку мясного экстракта с водой. Андре был невысокий блондин, и там, где у него раньше щетинились усы, теперь было голо, как у священника. На нем был белый пиджак американского бармена.

— А Жан?

— Он будет только завтра.

— Как он?

— Ему было труднее примириться. Всю войну он прослужил в полку тяжелой кавалерии. У него Croix de Guerre и Médaille Militaire.

— Я не знал, что он был так тяжело ранен.

— Нет. Он был ранен, конечно, но Мé-daille Militaire не за это. За храбрость.

— Скажите ему, что я о нем спрашивал.

— Обязательно, — сказал Андре. — Надеюсь, он скоро сможет примириться.

— Пожалуйста, передайте ему привет и от мистера Шипмена.

— Мистер Шипмен у него, — сказал Андре. — Они работают в саду.

15 Посланец Зла

Последнее, что сказал мне Эзра, перед тем как уехать с Нотр-Дам-де-Шан в Раппало:

— Хем, возьмите эту банку опиума и отдайте Даннингу только тогда, когда она будет ему необходима.