Праздник, который всегда с тобой

— Помнишь, я принес вино из Эгля в шале. Нам продали его в трактире. Сказали, что оно пойдет к форели. Мы завернули бутылку, кажется, в «Газетт де Лозанн».

— Вино сион было еще лучше. Помнишь, когда мы вернулись в шале, фрау Гангесвиш приготовила ее au bleu[10]? Чудесная была форель, Тэти. Мы пили сион, ели на террасе над склоном горы и смотрели на озеро, на хребет Дан-дю-Миди за ним, наполовину под снегом, и на деревья в устье Роны, где она впадает в озеро.

— Зимой и весной нам всегда не хватает Чинка.

— Всегда. А мне и сейчас не хватает, хотя весна прошла.

Чинк был кадровый военный и прибыл в Монс из Сандхерста. Познакомился я с ним в Италии, и он был моим лучшим другом, а потом долгое время — нашим лучшим другом. В ту пору он проводил отпуска с нами.

— Он постарается получить отпуск будущей весной. Он написал из Кельна на прошлой неделе.

— Знаю. Надо жить сейчас и пользоваться каждой минутой.

— Сейчас мы смотрим, как вода бьется в этот устой. Интересно, что мы увидим, когда посмотрим вдоль реки.

Мы посмотрели, и вот что было перед нами: наша река, и наш город, и остров в нашем городе.

— Нам очень везет, — сказала она. — Надеюсь, Чинк приедет. Он о нас заботится.

— Он так не думает.

— Конечно, нет.

— Он думает, мы вместе исследуем.

— Так оно и есть. Но важно, что исследуешь.

Мы прошли по мосту и очутились на нашем берегу реки.

— Ты опять проголодалась? — спросил я. — А то ходим, болтаем.

— Конечно, Тэти. А ты?

— Пойдем в какое-нибудь прекрасное место и закажем по-настоящему роскошный ужин.

— Куда?

— «Мишо»?

— Замечательно — и близко.

По улице Сен-Пер мы дошли до угла улицы Жакоб, остановились и посмотрели через окно на картины и мебель. Мы стояли перед рестораном «Мишо» и читали меню на щите. Ресторан был полон, мы ждали, когда посетители выйдут, наблюдали за столами, где уже пили кофе.

Мы успели проголодаться, пока гуляли, а «Мишо» для нас был привлекательный и дорогой ресторан. В то время там обедал Джойс с семьей — он и жена у стены; Джойс, подняв в одной руке меню, смотрит на него через толстые очки; рядом — Нора, ест изящно, но с аппетитом; Джорджо, худой, франтоватый, с прилизанным затылком; Лючия с густыми кудрявыми волосами, не совсем еще взрослая девушка; все разговаривают по-итальянски.

Стоя перед рестораном, я задумался о том, только ли голод чувствовали мы на мосту. Спросил жену, и она сказала:

— Не знаю, Тэти. Голод бывает разных видов. Весной их больше. Но это прошло. Память — тоже голод.

Я был глуп и, глядя через окно, как там подают два tournedos[11], понял, что голод испытываю самый обыкновенный.

— Ты сказала, что сегодня нам везло. Конечно, повезло. Но нам дали очень ценный совет и информацию.

Она рассмеялась:

— Я не скачки имела в виду. Ты так буквально все понимаешь. Я имела в виду, что везет в других отношениях.

— Не думаю, что Чинка интересуют скачки, — сказал я, подтвердив свою глупость.

— Да. Интересовали бы, если бы сам скакал.

— А ты хочешь еще ходить на скачки?

— Конечно. И теперь мы можем пойти, когда захотим.

— Ты правда хочешь?

— Конечно. А ты разве нет?

Попав наконец в ресторан, мы чудесно поужинали, но когда закончили, и вопрос голода уже не стоял, и сели в автобус до дома, похожее на голод чувство, которое мы испытывали на мосту, нас не отпускало. Не отпускало, когда поднялись в комнату, легли в постель и сошлись в темноте. Когда я проснулся и через открытое окно смотрел на залитые лунным светом крыши, оно по-прежнему не отпускало. Я убрал лицо из лунного света в тень, но уснуть не мог, лежал без сна и думал об этом. Мы дважды просыпались в эту ночь, и теперь жена сладко спала в лунном свете. Мне надо было это обдумать, но голова не работала. Еще утром, когда я встал, увидел весну-изменницу, услышал свирель пастуха с козьим стадом и спустился за программой скачек, жизнь казалась совсем простой.

Но Париж был очень старый город, а мы — молоды, и все было не просто — ни бедность, ни свалившиеся деньги, ни лунный свет, ни различие между правильным и неправильным, ни дыхание той, что лежала с тобой в лунном свете.

6 Конец одной страсти

В тот год и в последующие мы часто ходили на скачки, когда я успевал поработать рано утром; Хэдли ходила с удовольствием, а иногда и с энтузиазмом. Но скачки совсем не то, что подниматься по горным лугам выше границы леса, или поздно вечером возвращаться в шале, или с нашим лучшим другом Чиком через высокий перевал спускаться в другую страну. Мы в скачках не были участниками. Мы играли на деньги. А говорили: сегодня у нас скачки.